Мэрг

— Да чтоб тебя меж учуял!
— Эй, за языком следи!
— Это ты следи за своими грязными манжетами. За дурака меня держишь?
— Да вот же они, все мои карты, перед тобой. Если мерещится, так нечего было вчера у хозяйки восьмую рюмку наливки выклянчивать…
— А ты и посчитал!..
Не вспоминай межа перед сном. Не говори о нём после пробуждения, пока не позавтракаешь. Если Боги на завтрак ничего не послали — до обеда не говори. Слышишь, как прохожие о нём шепчут, перейди на другую сторону улицы, трижды обернись вокруг себя и подставь ладони небу. Иначе придёт.
Не вспоминай межа перед сном.
Я обернула руки шарфом. Зима шла к своему завершению. Об этом мы узнали, считая дни, а погода ещё спорила. В тюрьме было особенно холодно. Толстые каменные стены не нагрелись бы и на солнце, выгляни оно из-за туч; пальцы ног коченели на каменном полу — даже через подошву и плесневелый соломенный коврик. Свернувшись на железной койке, я открывала и закрывала глаза: смотрела на потолок, смотрела внутрь себя. И будто не было в мире другого цвета кроме серого.
— Кажется, Мэрг пришла, слышишь?
Я перестала жмуриться и скосила взгляд на дверь. Снаружи доносилась какая-то возня и фальшивый женский смех.
Полночи двое бродяг из соседней камеры не давали мне уснуть: ругались, играли в карты, придумывая всё более нелепые ставки. Корабль, гружёный золотом, полный прислуги дом, ночь в объятиях королевы или целый жареный гусь на обед. Или чтобы все рокнурцы разом под землю провалились. Такие были ставки, я подслушивала и не знала, за кого из глупцов болеть. А может, мечтателями они были?
— Сегодня она зря пришла, — заявил тот, что мошенничеством выиграл корабль. — Нечем поживиться.
— Почему? Вон же девчонка.
— Да ну. Какая-то она костлявая и общипанная, Мэрг её не возьмёт.
— Спорим, что возьмёт!
— На что?
— А хоть на то, — бравый спорщик понизил голос до шёпота, — что король-предатель Эналаи окочурится к завтрашнему утру.
Ненадолго стало тихо.
— Ну и пусть ты победишь тогда, — наконец отозвался соперник. — Эй, красотка, хе-хе… Ты бы пёрышки пригладила.
Я села на койке и уставилась на них. Ночью их притащили, громких и пьяных, а я притворилась спящей, чтобы избежать разговоров. Теперь пришёл час познакомиться.
У одного не доставало двух зубов. Второй был тощий, точно скелет, — и он ещё меня костлявой назвал!
— Кто такая Мэрг? — Я сразу перешла к важному.
— Хозяйка борделя, — быстро ответил беззубый. — Да не какого-нибудь, а на Бузинной улице, что в Светлых кварталах. Туда самые богатые рокнурцы захаживают и мно-ого денег оставляют.
— Она иногда приходит сюда, девушек новых ищет, — добавил второй.
— Не так ищет, как спасает.
Они многозначительно переглянулись. Я встала и подошла к решётке.
— Спасает? Забирая в бордель?
Тощий хохотнул.
— А то! В Нуррингоре тебя охранники тоже хорошенько отымеют, но бесплатно… — Он ойкнул, получив тычок в рёбра от товарища. Беззубый пробормотал что-то про даму и вежливость.
— Мы тут не в первый раз уже, — он неуклюже приосанился, — а тебя, красавица, ещё не встречали. За что загребли-то? Украла небось чего?
— За убийство, — ответила я.
Они снова переглянулись.
— Тогда Мэрг не сможет её забрать, хоть и не сильно страшная, как сразу показалось, — тощий вновь забыл про этикет.
Про Нуррингор всякое рассказывали, всегда ужасное. Побеждённая Мидфордия знала свою многовековую историю, хранила память о королях и создателях, славилась городами и древними замками. Но тюрьма у самой кромки Чёрного леса за девять лет послевоенного существования успела обрасти самыми разными историями и слухами. Может, преувеличивали или вовсе сочиняли, да кому же хотелось узнать?
Я отвернулась и пригладила волосы. Расправила воротник, одёрнула юбку. Хоть и мятое, платье на мне было приличное — герцог Лосано не скупился на внешний вид своих слуг. В остальном бы не сплоховать…
Заскрежетал ключ в замке. Дверь отворилась, впустила полоску света, а потом женщину; следом вошёл молодой охранник, он вяло махнул на камеры и оправдался:
— Вот видите, госпожа Мэрг, нечего мне вам сегодня предложить.
На миг я залюбовалась. Госпожа Мэрг наверняка считалась красивой, но не статная фигура или правильные черты лица были тому причиной. Красота её была в развороте плеч и цепком взгляде, который любого мог лишить остатков воли. Я никогда не видела нашу королеву, только иногда стирала пыль с её портрета в доме герцога, но если бы эти две женщины встретились… не знаю, которая поклонилась бы первой. Госпожа Мэрг несла себя этому чёрствому миру как благословенный подарок, и мир принимал его.
Она подошла и коротко взглянула на меня между прутьями решётки. Сладко-терпкий аромат её духов оттеснил душную сырость.
— Как тебя зовут? — голос низкий, грудной. Губы сжаты, но паутинка морщинок вокруг глаз выдаёт скрытую усмешку.
— Каролина.
— Сколько лет?
— Не знаю, не помню.
Госпожа Мэрг протянула руку и взяла меня за подбородок, повернула лицо в одну сторону, затем в другую.
— Тридцать тебе или чуть меньше. — Теперь она улыбнулась открыто, продемонстрировав ровные белые зубы. — Хотя выглядишь старше. Я в твоём возрасте, Каролина, лучше за собой следила.
— Так это, наверное, ещё до войны было?
Охранник выронил ключи, их жалобный звон ознаменовал мой приговор не выйти отсюда.
— Покормить тебя нужно да накрасить, — хозяйка борделя ущипнула меня за щёку, с прищуром высматривая, появится ли румянец.
— И нас бы ещё накормить, Мэрг! — Мой тощий сосед по камере прильнул к своей решётке.
Даже не взглянув на него, госпожа достала из кошеля на поясе монету и щелчком по красивой дуге отправила её прямо в раскрытые ладони наглеца. Сама через плечо бросила охраннику:
— Отдай мне её.
Уже минуту, кажется, я не дышала.
— Не могу, её ведь на убийстве поймали.
Мэрг хмыкнула.
— Кого убила? — спросила она меня будничным тоном.
— Сына моего хозяина.
— Было за что?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Я преступник, а не судья.
Она отвернулась и направилась к двери. Сердце рвалось из груди, билось о рёбра, заглушая её степенные шаги. Госпожа Мэрг остановилась перед охранником и точно нависла над ним, хоть и была ниже ростом.
— Отдай мне её.
Сердце остановилось.
— Но я не…
— Кто видел?
— Никто, кажется. Мы в беседке у дома герцога Лосано её нашли. Ночью вчера. Только она и труп. Да девчонка ещё, посудомойка, бледная и трясущаяся. Она нас и позвала. Труп у лекаря сейчас, а убийца вот — здесь.
Госпожа Мэрг что-то вложила в его руку, что-то прошептала на ухо. Со смесью страха и восторга я наблюдала, как у парня дёргался кадык, а лоб покрылся испариной. Ещё немного, и он взял бы на себя чужой грех и пал бы к ногам женщины, моля о пощаде.
Напоследок госпожа Мэрг по-матерински погладила охранника по щеке.
— Я буду ждать на улице, — сказала она, — а долго ждать я не люблю.

Война, говорят они, выбрали слово. Короткое и отрывистое, оно вмещает запах дыма и крови, страха… запах слёз. В нём крики и плач громче лязга металла; как хищный червь, оно вгрызается в разум, в сердце и навсегда остаётся там. А ещё это слово оправдывает. Война — и в стыдливо опущенном взгляде вдруг мелькнёт тень решимости.
Мидфордия пала за одну ночь. Конечно, враг начал готовиться задолго до этого: собирал силы, заручался поддержкой отвергнутых и прирученных ими чудовищ, незаметно плёл паутину из запугиваний и обещаний, чтобы расколоть нас изнутри. И всё же война предполагает сопротивление, а Мидфордия покорилась за одну ночь. Тысячи сердец тогда перестали биться. Был убит, растерзан король Ромеро, его жена и их маленький сын.
Говорят, тогда сожгли книгу на острове Фэй, и навсегда забыли о чародеях, чьи имена в ней хранились. Замолк древний язык — только и осталось от него, что окончание «ия» в названии нашей страны. Многие и не вспоминали уже, что оно означает «душа».
А наутро после войны солнце не вышло из-за туч. Всё окрасилось в серый цвет. Равно наказывая победителей и поверженных, Боги забыли о нас.

Где серого цвета было не найти, так это в спальне госпожи Мэрг. Будто не комната это была, а цветочный луг под открытым небом — даже потолок голубого цвета. Все помнили, что небо за тучами голубое, а кто не помнил, узнавал из рассказов.
Тяжёлые шторы и балдахин над кроватью зеленели ярче и сочнее, чем весенняя трава. Уже на второй взгляд были заметны потёртости и ветхость бахромы. Большой тканый ковёр специально повернули так, чтобы заплатка оказалась у дальней стены. Пятна на старых обоях спрятали под картинами. На столешнице кое-где облупилась краска, а стул подо мной чуть-чуть покачивался.
И всё же здесь было тепло. Моим любимым цветом в этой комнате стал густо-бордовый оттенок чая: горячего, с ароматом розовых лепестков, засахаренных слив и лёгкой ноткой рома.
— Откуда у вас такое? — Я сделала большой глоток и взяла с тарелки ещё кусочек белоснежной пастилы. Осталось всего два. Меня уже немного подташнивало, зубы свело от сахара, но я собиралась съесть и эти тоже.
— Контрабанда, — небрежно махнув, ответила Мэрг.
Она расположилась в кресле напротив в расслабленной позе: руки на подлокотниках, рукава широкого халата свисали почти до пола. Наблюдала за мной из-под полуопущенных ресниц, будто собиралась задремать.
— Расскажи мне, — госпожа Мэрг провела пальцами по воздуху, как музыкант перебирал бы струны арфы. — Расскажи, что пожелаешь. А что не нравится — не рассказывай.
Я медленно прожевала последний кусочек пастилы.
— В начале зимы на дороге в Виарт меня подобрал извозчик, — тут я обычно пожимала плечами. — Не знаю, куда я направлялась — в столицу или из неё, — но он привёз меня сюда. Помог устроиться в дом Лосано, где служит его дочь. А два дня назад я убила младшего сына герцога, вот и весь сказ.
Больше рассказывать мне было нечего, и не потому, что остальное не нравилось. Без застенчивости я потянулась к заварнику и вновь до краёв наполнила чашку. Бордовый оттенок напитка стал ещё насыщеннее. Я полюбовалась танцем нескольких чаинок и поднесла чашку к лицу, горячий пар щекотал ноздри.
— А что до зимы было, не помнишь? — спросила Мэрг.
— Не помню. — Ниточка моей памяти плелась недолго, но повторять это я уже привыкла. Сейчас мне впервые захотелось ответить больше. Может, тепло в желудке разморило, а может, поза моей неожиданной покровительницы и плавные движения её рук настраивали на разговор. Я закрыла глаза. — Но я знаю многое, разное. Удивительно, но я знаю, что для этого чая заварили лепестки особенного сорта розы: цветки у неё бледно-оранжевые, а аромат — осенний, медовый и какой-то ночной. Я могу отличить песню сойки от соловья, хотя их давно никто не слышал. Знаю, что когда смотришь на солнце, надо щуриться. Я не помню ни одного мужчины, но знаю, какой на вкус поцелуй и как ощущается любовь.
Когда люди вот так замирают и закрывают глаза, они погружаются в воспоминания. Я тоже погружаюсь куда-то. На водную пучину не похоже — это комната. В ней сумбурно расставлена мебель, которая накрыта белыми простынями. Я не вижу стен, не нахожу окон, но откуда-то проникает свет, и в косых лучах кружатся и поблёскивают пылинки.
— Тебе от этого приятно? — Госпожа Мэрг поднялась с кресла.
О чём спрашивает? Ах да, о любви…
— Мне от этого больно.
Она подошла и за руку подвела меня к туалетному столику, где усадила перед зеркалом. Много всего там было: костяной гребень (наверняка тоже контрабандный из-за моря), флакончики с духами, пудреница, румяна, краска для губ, открытая шкатулка с дешёвыми, но броскими украшениями… Женские хитрости, невинные ингредиенты для любовного приворота, прежде мне доводилось лишь раскладывать их по местам без трепета и надежды.
— Скажи, что ты видишь.
Я взглянула на отражение. На фоне ярко-синего, расшитого звёздами халата Мэрг я выглядела невнятным пятном: бледная кожа, впалые щёки, волосы цвета сухой соломы, прямые и тонкие. Брови и ресницы такие же блёклые — что они есть, что их нет.
— Ничего, — ответила я.
Госпожа Мэрг рассмеялась.
— Тогда, позволь я расскажу тебе — про тебя… Много лет назад в меня был влюблён один художник. Бестолковый романтик, всё мечтал о странном… как корабль не по воде плывёт, а с ветром уносится за облака. Он огорчался, что нельзя сохранить горсть свежего снега до лета и сравнить его белизну с лепестками ромашки. Хотел солнце с луной подружить и увидеть их рядом на небосводе. Картина у него была, а ты мне её напомнила.
— Чей-то портрет?
— Совсем нет. Только месяц, — она нашла за моим правым ухом седую прядь и полукругом уложила её вдоль лица, — а рядом — солнце. У многих синие глаза, Каролина, но в твоих есть золотые искорки, крошечные огоньки. Быть может, из-за них я и решила забрать тебя с собой.
Наверное, я слишком заворожённо слушала, Мэрг вдруг стряхнула мечтательный налёт и растрепала мне волосы, точно непослушному ребёнку.
— Это не комплимент, деточка, — заявила она не то строго, не то насмешливо. — В комплиментах должны рассыпаться мужчины, ты всё-таки в борделе! А для этого перестань смотреть затравленным зверем.
— Для комплиментов?
— Для денег. В этих стенах, да и за ними, всё делается для денег, запомни.
Постулат, с которым давно никто не спорил. Последний пламенный романтик будет читать днём на бульваре свои стихи о любви, а вечером проломит череп неосторожному прохожему, чтобы забрать его кошелёк.
— Боюсь, я не подойду вам.
— О нет! — Мэрг всплеснула руками. — Только не говори, что ты одна из этих фанатиков, которые на каждом углу горланят о грехе и пороке?
Я не сдержала улыбки. Чуть ниже на Бузинной улице стоял храм. Возведённый во славу Богов, что забыли о нас, он устремился в серое небо острым шпилем и белизной своих стен осуждал нечестивость. Очевидно, ни служители храма, ни обитатели борделя не радовались соседству.
— Грехом можно разное назвать, — ответила я, — а можно и вовсе отрицать это слово. Нет, я по другой причине не смогу у вас работать.
Показать было легче, чем объяснить. Я расстегнула пуговицы на манжетах и закатала рукава выше локтей, потом подняла юбку и стянула шерстяной чулок.
— Красивые у тебя колени. — С быстрым, едва уловимым кивком госпожа Мэрг одёрнула подол моей юбки. — Так почему ты не сможешь у меня работать, Каролина?
В горле пересохло, и ответить я уже не смогла.
В дверь постучали. Хозяйка отошла на минуту. Я не знала, будет ли вежливым обернуться и посмотреть, поэтому опустила голову и невольно подслушивала.
— Что случилось? — Голос Мэрг прозвучал по-новому, расчертил воздух резкими острыми линиями. Сколько масок она примерила за одно лишь утро, я уже сбилась со счёта.
— Там Солль снова напилась, — пожаловался кто-то из коридора.
— Вот же дура безмозглая! Ступай, я сейчас приду.
Послышались удаляющиеся шаги, и я обернулась.
— Будь проклята любовь, — сказала Мэрг устало. Она потуже перевязала пояс, пригладила широкий воротник халата и посмотрела на меня как-то жалостливо. — Нужно разобраться с этим.
— А мне что делать? — я прошла на середину комнаты.
Мэрг махнула рукой.
— Комната для тебя не готова пока, можешь здесь поспать, — она усмехнулась, — у нас тут принято спать днём.
Я с сомнением посмотрела на широкую кровать с балдахином.
— На вашей постели?
Тут хозяйка комнаты расхохоталась.
— Деточка, в этой постели кого уж только не бывало. Твои тощие бока её не помнут.
Она вышла, а я, не снимая платья, легла прямо на покрывало. Матрас был мягче того, который выделялся прислуге в доме герцога, и намного приятнее жестяного плетения койки в тюремной камере. Тело мгновенно расслабилось и потяжелело. Не знаю, сколько времени на отдых мне отвели, но я уже сейчас собирала волю, чтобы когда-нибудь потом заставить себя встать.
А ещё я думала — уже не впервые — о том, как мне принимать решения. Копаться в воспоминаниях и искать ответы в прошлом я не могла. Интуиция, чутьё казались мне понятиями столь же непостижимыми, как символы языка Фэй. И вот я лежала на широкой кровати в борделе и оценивала ущерб, нанесённый моей нравственности. Хотелось ли мне бежать отсюда? Нет, не хотелось. Противилось ли моё нутро занятиям, которые в этих стенах практиковались и поощрялись, да так, чтобы я умоляла Богов очистить душу от близости греха? Не особенно. Постель — течение, пусть несёт, а я не буду грести к истоку или берегам. Вокруг всё одинаково чужое.
Мечтая о сновидениях, я задремала. Ничего. Тишина, какой не отыскать в мире живых. Темнота, какой не бывает даже по ночам, когда внутри все свечи погашены, а снаружи несут дозор межи. Такой сон подобен морганию. Закрываю глаза — открываю глаза.
Рядом со мной на покрывале, в ворохе шёлка и кружев, сидела девушка и сосредоточенно орудовала иголкой.
— А я платье тебе подшиваю, — сообщила она. — Мэрг велела привести тебя в порядок к вечеру, вот я заглянула посмотреть на твою фигуру. Говорят, ты к нам прямо из тюрьмы?
Девушка отвлеклась от своего занятия и уставилась на меня. А я — на неё. В ней был свет.
— Ты не смущайся из-за этого, — она подмигнула, — многие из нас там побывали. Меня Мэрг вообще на улице нашла, только не здесь, а в столице. Деньги там другие крутятся, сама понимаешь, я даже сперва уезжать не хотела. Но здесь лучше, спокойнее, Мэрг заботится. Меня Дэзи зовут. А тебя Каролина, я уже знаю.
Ей удавалось улыбаться отлично от других, как-то… неотягощённо, и мне вдруг очень захотелось, чтобы эта девушка с любопытным взглядом и ямочками на щеках каждый день будила меня по утрам.
— Парик для тебя тоже есть, — сообщила Дэзи. Её, кажется, не смущало, что я не отвечаю. — Мы тут все носим парики — ну, кроме Солль.
— И ты?
У Дэзи были каштановые волосы до плеч. Когда она наклоняла голову, волнистые пряди скользили по её щекам и ловили весь свет в комнате.
— Конечно. Как говорит Мэрг, мужчинам нравится всё пышное: пышные волосы, пышные юбки, пышные, цветастые комплименты . А мы здесь для того, чтобы радовать мужчин.
— А ты не думаешь… — мне не хотелось обидеть её, но вопрос уже сорвался. — Тебе это не кажется унизительным?
Дэзи рассмеялась.
— Приумножать радость в мире — не унижение, а привилегия. Не все на это способны, согласись? С тобой вот ещё придётся повозиться, тут одним париком не отделаешься.
Она тоже не хотела меня обидеть, просто говорила всё, что думает.
Итак, в известном борделе для привилегированных особ мне предстоит учиться радости. Это может оказаться сложнее науки соблазнения.
— К тому же, радость нынче высоко оплачивается, — добавила Дэзи. — Погоди немного, и я всё тебе покажу.

Обычно сумерки навевают тоску, но сегодня я была слишком занята тем, чтобы чувствовать. Слушать, как лопаются пузырьки мыльной пены, закрыть глаза и на ощупь различать прикосновение к коже кружевных чулок и атласного белья. Вдыхать аромат духов, светлой пудры; облизнуть губы, чтобы попробовать на вкус маслянистую розовую помаду.
Кажется, я никогда ещё не была так занята.
А потом пришла Мэрг и заявила, что всё это никуда не годится. Мне пришлось стереть краску с лица и вернуть светло-голубое платье — жаль, за несколько минут я успела привыкнуть к тихому шуршанию шёлка.
— Отнеси это Норе, — велела Мэрг насупившейся Дэзи. — А потом ступай вниз, твой поэт снова заявился.
Дэзи закатила глаза.
— Мне сегодня не здоровится, — попыталась увильнуть она, но на Мэрг это не произвело впечатления.
— И не думай подниматься с ним наверх прежде, чем он закажет хотя бы два графинчика вина и плотный ужин. Ступай.
Когда дверь за Дэзи закрылась, Мэрг подошла к своему шкафу и достала оттуда ворох тяжелой тёмно-серой ткани.
— Романтики, — сказала она, — безобидные, но бесполезные. Толпа пьянчуг может затеять драку, зато перед этим они закажут столько выпивки, что мне на неделю хватит по долгам платить. А от возвышенного стихоплёта, который черпает вдохновение не в парах дурмана, а в красоте женского тела, многого ждать не стоит.
— Разве в вашем заведении не это ценится выше всего? — Я удивилась. — Не женская красота?
Мэрг усмехнулась.
— Клиент, который приходит сюда, — она взяла платок и стёрла остатки помады с моих губ, — платит за одну, иногда за двух девушек. А вот хорошего дорогого вина с виноградников солнечного Лорга он может выпить гораздо больше.
— Но ведь девушка стоит дороже?
Не ответив на вопрос, Мэрг протянула мне мой новый наряд.
— Нижняя сорочка тебе не нужна, наденешь только платье, — сказала она. — И про помаду забудь, мне нравятся твои бледные губы. А вот глаза… да, глаза мы подведём чёрным.

Подкупом, шантажом или даром убеждения Мэрг раздобыла разрешение на свет. Пока мы спускались на первый этаж по широкой лестнице, я насчитала двенадцать свечей под круглыми стеклянными колпаками: они мерцали в изогнутых подсвечниках, вкрученных в стену, и подсвечивали рисунок обоев.
В лестничном пролёте висел огромный портрет девушки — как раз напротив входа, чтобы сразу привлекать внимание посетителей.
— Обычно народу больше, — сказала Мэрг. — Но иногда наших клиентов переманивает другое модное заведение, чуть ниже по улице.
В зале и правда было тихо. У двери на кухню скучали повар с разносчиком. Круглые столики в большинстве своём пустовали, за несколькими сидели девушки и шёпотом переговаривались друг с другом. Я думала, мы подойдём познакомиться, но Мэрг провела меня в теневую часть за лестницей.
— Модное заведение? — переспросила я. — Игорный дом?
— Храм, — ответила Мэрг. — Сегодня День покаяния.
Мы сели. Она неопределённо махнула рукой, и к столу тут же подбежал долговязый парень с подносом в руках. Мэрг следовала правилам этикета: в приличных заведениях еду подавали мужчины.
Перед нами появились две кружки пива, горячие ячменные лепёшки и тарелка с тонкими ломтиками вяленого мяса.
— Неуютно, должно быть, от такого соседства? — Я вспомнила недобрый взгляд, которым служитель храма наградил нас сегодня утром.
— Мне? — Мэрг хмыкнула. — Мне колокол их спать мешает, а больше никаких неудобств.
Она сжевала полоску мяса и отпила разом четверть кружки пива, а я заворожённо наблюдала. В доме герцога Лосано хозяева и их гости пили вино из хрустальных кубков на тонких ножках, оставляя мизинец, промакивая губы белоснежными салфетками. Сейчас, в сравнении с Мэрг, те богатые господа представлялись мне прислужниками собственного статуса. Свободу же олицетворяла струйка пивной пены, которая скатилась по кружке и оставила на столе круглый след.
— Эти пустоголовые фанатики веры не понимают главного, — добавила Мэрг. — Проклинают нас, хотя мы поставляем им клиентов. Оно ведь как получается: сегодня человек придёт сюда и отдаст тридцать райнов за грехопадение, а завтра он отправится в храм и выложит все шестьдесят, чтобы искупить, подняться в два раза выше.
Мне стало смешно.
— Мы, значит, поставщики грехов? Трудимся на благо Богов и их самоотверженных служителей?
Чтобы легко заполнить пустоту воспоминаниями, они должны быть яркими — содержание вторично. Этим вечером мне хотелось не думать, а впитывать ощущения. Я чувствовала мягкий велюр, повторявший контуры моего тела, тяжесть парика на плечах, смесь из запахов пудры, пива и духов Мэрг. Мне нравилась монотонность звуков… подвижный узор, который рисовали свечи — бликами на бутылках, тенями на лицах девушек. Мне нравились плотные шторы на окнах, благодаря которым свет хранился внутри, а темнота оставалась снаружи.
Поэтому я так легко сказала «мы».
— Мы трудимся ради собственного блага, — ответила Мэрг чуть погодя, будто слушала мои мысли. — Я забочусь о том, чтобы у каждого в этом доме была еда, постель, тёплая одежда и крупица радости. Скажи, каким словом ты могла бы обозначить своё существование?
Я не поняла вопроса и пожала плечами. А Мэрг другой реакции, похоже, не ожидала. Покончив с пивом, она отставила кружку в сторону и внимательно посмотрела на меня.
— После войны многие разучились жить — стали выживать. Выживание серого цвета. Я хочу остановить эту карусель и раскрутить её в обратную сторону, чтобы краски вернулись. Так что ответишь, Каролина, без долгих раздумий, ты живёшь?
— Я есть.
Мэрг успела улыбнуться.
Огонёк свечи на нашем столе дрогнул — почувствовал, предупредил, а через мгновение раздался протяжный крик. Я никогда не слышала его так близко и громко.
— Он здесь! — воскликнул кто-то. — Идёт прямо по нашей улице!
Мэрг накрыла ладонью светильник, и пламя задохнулось. Погасли и остальные свечи в зале.
Все кроме хозяйки бросились к окнам. Мне удалось добраться до центрального, которое выходило на самую широкую часть улицы. Не раздвигая штор, я выглянула наружу. Кто-то незнакомый обнял меня сзади и прижался щекой к виску, тоже подсматривая. Мы замерли — мы вдвоём, мы, обитатели дома госпожи Мэрг, мы, жители Мидфордии. Каждый вечер после наступления темноты.
Он проплыл мимо окна без шороха шагов. Только когти скребли по каменной брусчатке. Сгорбленная изломанная тень высотой с давно разбитый фонарный столб, с вывернутыми суставами и выступающими наружу рёбрами, он выглядел так, словно Боги — какие-то иные Боги из недр Разлома — набросали в мешок кости, рога, хрящи, сотню острых зубов, рваные крылья, ошмётки шкуры и шерсти, перемешали и вытряхнули. Он двигался так, словно существование приносило ему невообразимую боль.
Но меж не знает боли. Меж не знает жалости.
… Не вспоминай межа перед сном. Не говори о нём после пробуждения… трижды обернись вокруг себя и подставь ладони небу… Иначе придёт, погрузит когти в тело, выпотрошит, сожмёт челюсти на горле и выпьет жизнь, оставив обескровленную оболочку.
Взгляни в глаза своему страху, говорят, и он исчезнет. Может быть, меж боялся меня? Он остановился. Длинная кривая шея вывернулась, и темноту разбавили два белых глаза. Слепые, всё же они смотрели прямо на меня сквозь запотевшее стекло и плотные шторы.
А потом он отвернулся и бесшумно поплыл дальше по улице.
Одна за одной зажглись свечи, заскрипели стулья, вернулись голоса. И сердце — не сразу, — но снова забилось.

Дэзи

Люди быстро ко всему привыкают. Это одно из условий выживания, которое Мэрг так мечтает превратить в жизнь. Даже к тварям, которые каждую ночь наводняют город. Условия для них сложились благоприятные: темнота, пища… с каждым годом межей становилось всё больше.
Когда я, пытаясь восстановить память, спросила, почему их не отлавливают, управляющий дома Лосано посмеялся.
Он привык. Девушки борделя и его хозяйка, которая даже не повернула голову в сторону окна, тоже привыкли.
Мне ещё требовалось время.
— Госпожа Альво!
Я не сразу поняла, что обращаются к Мэрг. Конечно, ведь у каждого есть второе имя, даже — какое-нибудь — у меня.
К нашему столу неторопливо прошествовал высокий черноволосый мужчина и занял свободное место напротив.
— Гранд Ренфолд, как я счастлива снова видеть вас. — Мэрг мгновенно перевоплотилась в покорительницу мужских сердец — образ, которому я уже успела позавидовать сегодня утром.
Гранд, значит. В Мидфордии — престижная военная должность для людей благородного происхождения. А этот был рокнурцем. Они заняли нашу землю, жили в наших лучших домах; они ограничивали наши доходы, забирая себе бóльшую часть, вершили правосудие по своему настроению и, словно этого было мало, они присвоили наши звания.
Войну я не помнила, но это не мешало мне ненавидеть.
— Новая девушка? Не перестаю восхищаться твоим безупречным вкусом, Мэрг.
Словно меня заметили на витрине и выбрали среди другого товара.
Я ответила на изучающий взгляд гостя. Гранд Ренфолд сам заслуживал почётного места на центральной витрине. Гладко выбритый, причёсанный, в расшитой чёрной рубашке, одна пуговица которой стоила дороже, чем вся бижутерия девушек Мэрг.
— Каролина уже давно здесь живёт, — почему-то возразила Мэрг. — Просто вы не встречались.
Тот же паренёк, который раньше принёс нам пиво, вернулся с пузатым графином, но гость небрежным жестом отослал его прочь.
— Ну что ж, расскажи мне о себе, Каролина. — Его рука потянулась к моей, но я схватилась за кружку.
Гранд Ренфолд пока был единственным гостем, так что все в зале — украдкой или неприкрыто — наблюдали за нами. Может, это испытание? Не выдав тонкостей, Мэрг решила сначала проверить мою пригодность, мою полезность. Мягкая ткань платья вдруг стала душить.
— Мне всегда казалось, — я изобразила улыбку, — что главное преимущество женщины — не рассказывать, а молча слушать.
Ренфолд откинулся на спинку стула.
— Преимущество? — переспросил он, будто не расслышал. — Или, может быть, оружие?
— Если я назову это оружием, то к концу нашей беседы вам придётся сложить своё и признать поражение.
Теперь улыбнулся он, широко и торжественно, будто весь день готовился к этому обмену любезностями и вот дождался кульминации.
— Мы в Рокнуре не знаем такого слова, поражение. Объяснишь мне, что оно значит?
Может быть, в прошлой жизни я была убийцей? Захотелось заказать рыбу. Рыбу в высшем обществе разделывали с помощью небольших вилочек с двумя острыми зубцами — я бы воткнула эту вилочку ему в горло.
— Я распоряжусь, чтобы вы сегодня не скучали, гранд Ренфолд, — Мэрг поднялась из-за стола и мягко сжала моё запястье, её пальцы показались мне ледяными.
— Благодарю, мне уже необычайно весело, — гость схватил мою вторую руку.
— Уверена, любая девушка с удовольствием украсит ваш вечер…
— Я хочу эту.
Ренфолд тоже поднялся. Он сжал мою ладонь так, словно намеревался, если я уйду, оставить себе хотя бы парочку моих раздробленных костей.
— Солль уже заждалась вас. В её комнате накрыт ужин на двоих.
— Мэрг, я хочу эту.
Они буравили друг друга взглядом. В молчаливой схватке поражение ожидало того, кто первым отпустит мою руку, и почти минуту спустя гранд Ренфолд всё-таки узнал, что означает это слово.
Теперь мы с Мэрг поднимались по лестнице. Вроде бы я шла добровольно, и всё же она меня тащила. Хорошо, что не сразу к выходу.
На втором этаже, в узком коридоре с рядом закрытых дверей, Мэрг остановилась и развернула меня лицом к себе.
— Хочешь убить его? — спросила она буднично.
— А можно?
Внизу заиграла тихая музыка — видимо, появились другие гости, осмелившиеся в День покаяния пройти мимо храма. Звонкий смех Мэрг заглушили звуки лютни.
— Это пройдёт, — успокоила она. — Тебе нужно понять главный принцип нашей работы, и буря в сердце сменится штилем.
— Всё ради денег? — вяло предположила я.
Мэрг отмахнулась.
— Безусловно, даже не обсуждаем больше. Ты другое уясни раз и навсегда: не они используют тебя — ты используешь их. Пойдём, кое-что покажу.
Из последней комнаты доносились сбивчивые хриплые стоны. Мэрг посмотрела на желтоватый огонёк, мигающий в замочной скважине, затем — испытующе — на меня.
— Чутьё подсказывает, что я могу тебе доверять.
Она пожала плечами, беспечный жест спорил с глубокой складкой на её переносице.
— Мэрг…
Приложив палец к губам, она провернула ручку, и дверь скользнула в сторону.
На широкой кровати лежал мужчина, на первый взгляд тяжело больной: волосы взмокли от пота, полуоткрытые веки подрагивали. Он метался, точно сражался с простынёй, комкая её скрюченными пальцами. При каждом рваном вздохе его спина выгибалась, а из горла вырывался стон.
В постели мужчина был один, но воображение быстро дорисовало на картине недостающий силуэт, и к моим щекам хлынула волна жара.
Остальных обитателей спальни, похоже, ничего не смущало.
— Ты снова забыла запереть дверь на ключ? — спросила Мэрг с тихим укором. — В следующий раз сюда может войти кто-нибудь другой.
Дэзи виновато насупилась. Она с ногами забралась в кресло у окна и листала потрёпанную книгу, капая воском на страницы.
— Дэзи всё тебе расскажет. — Мэрг подтолкнула меня через порог и закрыла дверь. Мгновение спустя послышались её удаляющиеся шаги.
— Можешь запереть? Ключ там на полке лежит.
Я послушалась. Так бы и осталась неуверенно топтаться у порога, но Дэзи отложила свою книгу и уступила мне кресло — сама перебралась на угол постели, села, скрестив ноги, натянула нижнюю рубашку на колени и с любопытством уставилась на меня. Почему-то я представляла больший интерес, чем извивающийся в экстазе мужчина за её спиной. Впрочем, и я старалась на него не смотреть.
— Голубое платье мне больше нравилось, — заявила Дэзи, — это мрачное. Без рюшей, складок, все рёбра выпирают. Зато грудь — как будто даже есть, хм.
В этот момент мужчина на постели дёрнулся и издал особенно громкий, почти болезненный стон. Дэзи отвлеклась от рассматривания моих недостатков.
— Поэт, — она закатила глаза. — Такой чувствительный, эмоциональный… иногда я боюсь, что у него от оргазма сердце остановится. Представь, что бы с ним творилось, если бы всё происходило на самом деле.
— Вы не спите с клиентами?
— Очень редко. Если кто-нибудь понравится… погоди-ка.
Дэзи подползла к изголовью, склонилась над поэтом и прижалась губами к его шее.
— Для достоверности, — пояснила она, растерев ладонью появившуюся на коже красную отметину. Обыденность проделанных манипуляций поражала. — О чём мы говорили? Ах, да. Иногда всё по-настоящему. Мэрг этого не одобряет — не запрещает, но… Так недолго и влюбиться, говорит, а от любви проблемы одни. Вон, Солль совсем с ума сошла.
В горле у меня пересохло вполне по-настоящему.
— Они не знают? Ваши клиенты? — Я решилась внимательнее рассмотреть мужчину на постели. Он не извивался больше, не стонал. Тело обмякло, и грудь мерно вздымалась в глубоком дыхании спящего.
— Нет, конечно, это ведь обман! Узнает кто — мы все отправимся в Нуррингор, в лучшем случае ублажать тамошних охранников, в худшем… ну, ты сама знаешь.
Я знала. Все знали.
— Пока обошлось, — Дэзи постучала кулаком по деревянной спинке кровати. — Один местный колдун отвар нам готовит. Уж не знаю, что там внутри, ни цвета почти не имеет, ни запаха, только вязкий немного. Мы его гостям в вино подмешиваем.
Упомянутый гость всхрапнул и перевернулся на живот.
— Разве так просто перепутать сон с явью?
Дэзи хихикнула.
— Колдун знает своё дело. Я сама как-то его отвар попробовала, и, знаешь, Каролина, это была самая яркая ночь в моей жизни. У этих так же, потому они возвращаются снова и снова. В фантазиях каждый из них герой, искусный любовник, под каждым девушка извивается в неземном блаженстве. В фантазиях не бывает осечек, нет запретов, пропадает неловкость. К тому же, наслаждение они получают настоящее, хочешь посмотреть?
Дэзи потянулась к краю одеяла, но я быстро замотала головой.
— Не могу разобрать, отчего твой румянец, от смущения или облегчения. — Она спрыгнула с кровати, подбежала и, усевшись на подлокотник кресла, пытливо уставилась на меня сверху вниз. — Ты, что ли, из этих, из благочестивых?
— Если честно, не знаю, — призналась я. — Просто сегодня вечером я уже познакомилась с одним вашим клиентом, и после того, что ты рассказала, мне не так сильно хочется воткнуть вилку ему в горло.
Дэзи звонко расхохоталась и сообщила, что я забавная.
— Я?
— Ну да. А почему у тебя волосы короткие?
— Не знаю.
— А любовников у тебя много было?
— Не знаю.
— А… ты умеешь читать?
— Умею.
Её глаза засияли. Дэзи схватила со столика рядом книгу и разложила её у меня на коленях.
— Как звучит это слово? А что оно означает? — она ткнула пальцем на середину страницы.
— Шандриан, — прочитала я вслух. — Это редкая бабочка с чёрными крыльями. Говорят ещё, что это самый чёрный в мире цвет.
Минуту Дэзи завороженно смотрела на меня, будто пыталась разгадать, откуда у меня такие познания. Если бы она смогла, я бы расспросила. Но Дэзи вдруг резко захлопнула книгу.
— Самый чёрный цвет — это душа королевского судьи, — заявила она. — А ещё крылья межей.
— Не вспоминай межа перед сном, — повторила я машинально.
Дэзи отмахнулась. Она вновь перебралась на кровать, проверила, крепко ли спит её поэт, и уселась в выжидательной позе.
— Я в детстве тоже училась читать, многие буквы и цифры помню. А потом война приключилась, — она пожала плечами.
И мидфордская письменность вдруг стала нежелательной. Хорошо, что устно языки похожи, легко притворяться…
— Я была там поблизости, той ночью. — Если до сих пор Дэзи не беспокоилась, что её гость проснётся, то теперь она заговорила шёпотом. — Мы с семьёй жили в деревне под Виартом. Порой, когда во дворце короля Ромеро проходили пышные торжества, нам даже слышна была музыка. Той ночью тоже было громко, только…
Дэзи поёжилась, а я вместе с ней. Память не рисовала мне картинки, страшные образы не затанцевали перед глазами, но тело помнило. Кости заломило, по спине побежали мурашки — не приятные, а колючие, словно вооружённые маленькими острыми пиками.
— Я тогда на крыльцо выбежала. Сразу увидела, что огонь на сторожевой башне не горит, а ведь он каждую ночь освещал округу огромным факелом. А потом их, межей… Они бесшумно плыли по воздуху, чернее ночного неба, а с земли их подгоняла вереница вестников на лошадях. Ты встречала вестников?
Я медленно покачала головой. Не встречала, но знала.
Они появились на полуострове четыреста лет назад. Закончилась последняя большая война между Рокнуром и Мидфордией — закончилась миром, но на сдобренной кровью земле всё дальше стал разрастаться Чёрный лес, а из Разлома полезло ещё больше межей. Тогда к далёким северным островам отправили корабли, гружёные дарами и обещаниями. Вернулись они с вестниками. Предвестниками беды их ещё называли.
Чужаки с пустыми чёрными глазами, из которых глядела в ответ сама смерть, пугали жителей полуострова, но имели власть над межами. Непритязательными соседями они поселились в Чёрном лесу, и на много веков стало тихо, пока… пока король-предатель Эналаи не позвал их в союзники для новой войны. Всё изменилось. Чужаки теперь звались союзниками и вместе с победившей стороной по праву пожинали плоды победы. Их страшные подопечные теперь кормились, размножались, почитались. Люди шутили между собой, тайно, шёпотом, что не король-предатель Эналаи правит объединёнными Рокнуром и Мидфордией, а тот, другой король, который носит на плечах чёрный плащ из крыльев межа, а на голове, вместо короны, его острозубый череп.
За такие шутки, произнесённые вслух, сотни мидфордцев отправились кормить межей в Нуррингор.
— Говорят, вестники ничего не чувствуют, не умеют. — Дэзи стянула со спящего мужчины половину одеяла и завернулась в него. — Думаю, так и есть. Когда несколько дней спустя вестники ворвались в наш дом и уволокли моих родителей, жалости я уж точно не заметила. Тогда в Нуррингор ведь всех подряд забирали — выбирали сами, кто преступник, а кто раб. Повезло тебе, Каролина, что ты не помнишь. Наверное, легко так жить.
— Мне повезло, — пробормотала я.
— Они ведь даже не люди, — прошептала Дэзи со смесью злости и страха. — Вестники. Один как-то пришёл сюда, девушку хотел. Здоровенный такой, страшный. Волосы белые, глаза — два пустых колодца. Уж не знаю, как, но Мэрг смогла его спровадить… Я огорчила тебя, прости.
Я вздрогнула. Может, в моё пиво тоже добавили какое-то снадобье, отчего рассказ Дэзи погрузил меня в странное подвешенное состояние, где-то на границе между явью и сном. А может, я просто устала.
— Вовсе нет, я… я всегда такая.
— Ты разная, — быстро возразила Дэзи. — Твои глаза легче читать, чем длинные слова в книге. Они всегда чуточку грустные, но каждый раз грустные по-разному.
Забрезжил рассвет, а мы всё говорили. Про войну, про вестников и межей Дэзи больше не вспоминала, а развлекала меня историями о Мэрг, о клиентах, о других девушках. Эта ночь показалась мне длиннее, чем те несколько зимних месяцев, которые я помнила.
Когда небо за плотными шторами начало сереть, Дэзи резво подскочила и вытолкала меня из спальни. Обернувшись напоследок, я увидела, как она сбросила с себя сорочку и скользнула под одеяло к ночному гостю.
В коридоре я остановилась. Здесь, как сказала Мэрг, было принято спать днём, и именно это желание сковало моё тело. Всю ночь я наблюдала, как воск свечи плавился и стекал по подсвечнику, а теперь словно сама угодила в густое тягучее вещество. Как двигаться, куда идти? Есть ли у меня уже своя комната, или Мэрг снова разрешит поспать на её кровати.
— Каролина? Это ведь ты Каролина?
Пока я вертелась по сторонам, у меня спиной возникла девушка. Нора — я узнала её из рассказов. Тонкая, исключительно милая, с чуть вздёрнутым носом и ямочками на щеках. То голубое платье и правда очень шло к её светлым волосам.
— Это я.
— Тебя спрашивают — там, на улице, — Нора потянулась к моей руке. — Девушка какая-то. Сказала, что её Тея зовут.
Внутри всё сжалось, воск обратился ледяной водой. Забыв об усталости, я шагала за Норой вниз по лестнице, мимо кухни — к чёрному ходу.
— Постой. — Нора нырнула в тёмную коморку и достала оттуда чёрную накидку с капюшоном. — Надень вот, а то там холодно.
Она улыбнулась и, тихонько насвистывая, зашагала обратно в сторону кухни, откуда щекотал ноздри аромат горячего молока и свежего хлеба. А я вышла на морозный утренний воздух.
Тея стояла в углу между забором и покосившимся сараем. Кутаясь в прохудившуюся шаль, она дрожала то ли от холода, то ли от страха.
— Каролина! — Она бросилась ко мне.
Видеть Тею здесь мне было совсем не радостно, но от крепких объятий внутри на миг потеплело.
— Тея, — я мягко отстранись, — что ты здесь делаешь? Как ты нашла меня?
Она растёрла слезы по щекам.
— Спрашивала, везде спрашивала. Я ужасно волновалась, думала, ты уже… там, ну…
— Меня отпустили, — я сжала в ладонях её холодные пальцы. — Всё будет хорошо.
— Не будет! — Тея всхлипнула. Высвободив руки, она отступила на шаг. — Не будет, слышишь? Лосано просто свихнулся, весь город на уши поднял. Они ищут тебя, Каролина.
Одолженная накидка согревала, но Тея, должно быть, передала свою дрожь мне.
— Меня не найдут.
— Найдут!
— Тея…
— Лосано из-за своего вонючего отпрыска всех созвал, понимаешь? — Тея перестала плакать, страх в её серых глазах сменился нездоровым стальным блеском. — Вчера вечером в городе видели стражников из Нуррингора. И он сам, говорят, здесь. Он сам, чудовище…
Истерика в её голосе зашипела зловещим шёпотом.
Они найдут меня. Они найдут и убьют всех, кто по желанию или случайно окажется рядом со мной.
— Тея, иди домой.
Я закрыла глаза и втянула морозный воздух.
— Мне так страшно, Каролина.
А ведь всего два лестничных пролёта и сотню шагов назад я мечтала просто выспаться. Я вспомнила Дэзи. После всего пережитого какой светлой была её улыбка. Моя получилась лишь тенью, но всё же.
— Тебе нечего бояться. — И голос звучал почти ровно. — Что бы ни случилось, я тебя не выдам, ясно?
Тея медленно кивнула.
— Ступай домой, веди себя как обычно, не привлекай внимания.
Она хотела кивнуть снова, но замерла.
— А ты?
— Сюда больше не приходи, забудь это место, меня забудь.
Для её протестов и моих уговоров не было ни времени, ни сил. Я взяла Тею за плечи и встряхнула — может, чересчур сильно. Проступившие было на её ресницах слёзы разом высохли.
— Ступай, — повторила я. — Твой отец наверняка волнуется. Ты передай ему — не сегодня, не завтра, когда утихнет всё… в общем, спасибо. Ну, уходи же, Тея.
Она ушла. Возможно, оборачивалась пару раз, я не видела. Суетливые шаги сначала ускорились, а потом стихли.
Ну вот и всё. А я уже успела привыкнуть к огонькам этого дома.
Я сползла по стене на землю и немного посидела так. Вот сейчас бы всё забыть! Вкус пива, запах духов Мэрг, улыбку Дэзи, кровь на руках.
Жаль, любимый шарф забрать не получится. Однако как славно, что мне досталась тёмная накидка с капюшоном — неотъемлемый атрибут любого разыскиваемого преступника. Совсем рядом раздался колокольный звон. Громко выдохнув вместе с последим ударом, я поднялась, вышла за ворота и зашагала в противоположную от храма сторону. А звон всё гудел эхом в ушах, провожал меня.
Улицы эти были мне знакомы. За зиму я, в поисках себя, обошла почти весь город. Тут недалеко стоял дом Руи — один из самых красивых и высоких, в пять этажей, но самый одинокий. Вся семья Руи погибла в ночь вторжения, и с тех пор, кто бы в этот дом ни селился, он повторял участь первых хозяев. Когда пятые по счёту жильцы, внучатый племянник герцога Грейвуда с женой и двумя детьми, задохнулись от дыма во время пожара, дом Руи опустел навсегда. Лишь время от времени он служил пристанищем несуеверным бездомным, а иногда — мне.
Я заканчивала работу в доме Лосано и приходила сюда, считала новые трещины на окнах, пугала спящих пауков, поднималась по ветхим ступенькам на верхний этаж, через чердак — на крышу. Подошва скользила по замерзшей черепице, ветер трепал шаль, а я сидела и смотрела на небо. Искала Богов. Не знаю, зачем, — я ни разу ничего не попросила. Вдруг каждому человеку отведено только одно желание. Потревожу Богов, потрачу желание на ерунду, а важное потом никто не услышит.
Сейчас попросить? Я глянула на небо и тут же опустила голову, ниже нахлобучив капюшон. Ну уж нет, пусть Боги сначала докажут, что не забыли обо мне и готовы слушать.
К дому Руи я, конечно, не пошла. Улицы, петляя, вели меня в нижние кварталы: стены становились всё обшарпаннее, каблук всё чаще застревал в криво положенной брусчатке. Редкие прохожие сторонились меня. Здесь каждый сторонился другого, воздух загустел в тоскливой атмосфере недоверия и подозрительности, но я, конечно, воображала, что избегают именно меня. Может, рассмотрели убийцу, а может, разгадали, что минуту назад я подумывала кого-нибудь ограбить… Тогда у нуррингорских псов хоть появился бы настоящий повод за мной гоняться.
— Да чтоб тебя в канаве с пробитой головой нашли, пьянь ты вшивая!
Я отскочила от шатающегося, дурно пахнущего мужчины и ведра холодной воды, которое прилетело ему в голову.
Город проснулся. Утренняя суета быстро разогнала ночное оцепенение. На рыночной площади торговцы уже раскладывали товар по прилавкам, и первые покупатели сновали между ними, выпрашивая скидки. Я пришла не ради покупок — у меня в карманах не нашлось бы даже райна для кружки пунша или вчерашней сухой лепёшки. Мне нужно было затеряться в толпе до первых сумерек, когда тени уже укрывают, а межи ещё не вышли отлавливать нарушителей комендантского часа. А потом оставить этот город навсегда.
— Не хочешь купить зеркало? Эй, девушка! Из Виарта, с камешками!
Старик в истасканном балахоне сверлил меня взглядом. Одной рукой он тыкал в товары на прилавке, вместо второй пустой рукав болтался вдоль тела. Вокруг покупатели торговались за кроличью тушку или пару перчаток, а тратиться на безделушки старика никто не желал.
— Простите.
Я ускорилась. Толпа на рынке, где нужно отдавать деньги, собралась редкая, но я знала, где людей больше.
В центре площади стоял длинный павильон без окон, и сюда местные, а иногда и жители соседних деревень стягивались ещё до рассвета. Я проскользнула внутрь и нашла конец очереди. Передо мной молодая девушка укачивала младенца, то тихо напевая, то рассказывая выдумки о далёких солнечных странах. «Закрывай глаза, засыпай, не приснится тебе Чёрный лес…»
Прошла минута, а за мной уже выстроилась новая очередь. Кто-то грузный подошёл совсем близко и хрипло дышал в макушку. Я так и не обернулась.
— Следующий!
Вереница рабочей силы двигалась медленно. Куплет колыбельной — шаг, припев — полшага.
— Вы двое — на стройку.
От усталости и духоты меня мутило. Время от времени пустой желудок напоминал о себе глухим урчанием, голодную музыку тут же подхватывали другие. Мы переглядывались и посмеивались.
Когда передо мной остался десяток желающих заработать, я смогла рассмотреть распорядителя: он стоял на возвышении с большой учётной книгой в руках. Вроде приятный, с открытым лицом и мягкими пухлыми губами.
— Чего ты опять сюда припёрся, калека безногий? — выкрикнул он следующему в очереди. — Я сколько раз говорил, нет для тебя работы.
В ответ послышалось неясное бормотание.
— Какое мне дело до того, что ты ветеран войны! На чьей стороне воевал, герой? Проваливай, иначе тебе помогут.
На чьей стороне… Сам распорядитель был мидфордцем, одним из тех, видимо, кто успел вовремя сориентироваться.
Следующего послали на бойню, он долго благодарил, прежде чем выйти с другой стороны. Два парня отправились в услужение к городским стражам. Наконец, к распорядителю подошла девушка с ребёнком на руках.
— Что за день, одни ущербные, — нарочито громко пожаловался он.
Ребёнок проснулся и заплакал.
— Я могу работать, — запротестовала девушка, — мне его просто оставить не с кем.
— Вижу я, каким местом ты работаешь. — Под звуки смешков — натужные в толпе и угодливые от охранников на выходе — распорядитель опустил тетрадь. — Тебе только подаяние просить. Может, кто сжалится.
В горле пересохло. Хотелось закрыть глаза, но тогда вернутся зачастившие фантазии с вилочками для рыбы.
— Впрочем, я тебе помогу. — Распорядитель вдруг заговорил тихо, почти нежно. — После обеденного колокола перерыв будет. Ты иди, подожди меня в подсобке.
Девушка потопталась на месте, бездумно поглаживая головку ребёнка, и побрела куда сказали.
— Следующий.
Я подошла. Выдержала оценивающий взгляд.
— Крепкая? — Распорядитель поводил пером по странице.
Я протянула ему руку — он с усмешкой сжал её. Я сжала в ответ. Что ж, пальцы у меня всегда были сильные. Чем тусклее становилась самодовольная гримаса распорядителя, тем яростнее мои ногти впивались в его кожу.
Хватит, Каролина, пожалуйста.
Быстро разжав хватку, я спрятала руки за спину и улыбнулась. Ох, как же он хотел отвести меня в подсобку прямо сейчас, не дожидаясь обеда.
— Прачечная. — В тетради появилась очередная галочка, а мне протянули соответствующий талон. — Дымный переулок.
Я поспешила к выходу. Свежий воздух приятно обжёг лёгкие. Прачечная! Может, Боги всё же иногда замечали меня? Тёплое, непроходное место, стопка поглаженного белья — еда на два, а то и три дня.
Хозяйка, полная краснощёкая женщина, встретила меня недовольным ворчанием. И угля мало привезли, и рук ей не хватает, а те, что есть, корявые. Заказчик скупой, королевский налог непомерный… в общем, как чудесно, что Боги послали ей меня.
Мы прошли через заполненную паром комнату, где женщины отбивали горячее бельё плоскими деревянными палками. А дальше меня ждал тяжёлый утюг, печь с тлеющими углями и бесконечные вары ткани.
— Я уйду, когда прозвонит обеденный колокол, — предупредила я хозяйку. — Сколько успею сделать, столько и заплатите. Договорились?
Она поворчала еще, но всё же кивнула и оставила меня одну.
Руки заняты, голова свободна — время размышлять о прошлом и планировать будущее. Равно сложные для меня задачи. Все мысли остались снаружи, жаль, усталость пришла со мной. Под ритмичный стук из соседней комнаты я ходила вокруг большого стола, рукавом стирая пот со лба, подсыпала в утюг горячие угли и превращала складки в ровное полотно.
Любопытно, чьи это скатерти? Мягкие, из тончайшего хлопка, с витиеватыми вензелями в углах, они казались достойными королевского стола. Так и воображаешь, как королева Кейлет берёт с белого полотна серебряную ложечку и набирает шоколадное суфле из хрустальной пиалы.
Я знала, каков на вкус шоколад, хоть и не помнила, чтобы пробовала его. Я представляла мягкость ируланского шёлка на плечах и холод хрусталя, и ощущения эти ярче жгли ладони, чем мозоли от ручки утюга.
Если к лучшему всё? Отец Теи встретил меня на дороге в Виарт, в столицу. Отправлюсь туда, может, найду там себя?
Колокол прозвучал одновременно с болезненным спазмом в желудке. Не знаю, сколько мне заплатят, но первым делом я куплю себе еды. И чай.
Две стопки выглаженных скатертей и постельного белья были выше меня ростом. Какие-нибудь важные господа, которые могут позволить себе прачечную, будут сегодня ночью засыпать на этих простынях, гладких и мягких, и не думать обо мне.
Пару минут послушав тишину, я подобрала накидку и направилась к выходу. Быстро уладить всё с оплатой — наверняка будут торги за каждый райн, — пересечь ещё полгорода и выждать у северных ворот благоприятный момент, чтобы… Почему я слушала тишину? Я не заметила, когда в соседней комнате прекратился ритмичный стук палок. Те женщины закончили раньше?
Я замерла у двери, но тут она распахнулась, хозяйка чуть не налетела на меня. Румянец на её щеках уступил место желтоватой бледности.
— Закончила? — Её взгляд скользнул мимо. — Можешь идти.
Она сделала шаг в сторону, освобождая проход.
— Вы не желаете проверить?
— Сразу ж видно, что ты постаралась! Выходи.
Я вцепилась пальцами в дверной косяк.
— Что с оплатой?
Хозяйка быстро зыркнула на меня и тут же отвернулась.
— Там своё получишь, выходи.
Один глубокий вздох, два удара сердца, и я переступила через порог. Пар в комнате ещё не развеялся. Тёплые клубы молочного цвета кружились и обволакивали тёмные силуэты.
— Удачный у тебя сегодня день, — лениво протянул тот, что стоял ближе ко мне. — И работа сделана, и платить не надо.
У меня за спиной хозяйка что-то промычала, затем тихо, по стеночке обошла комнату и юркнула в боковую дверь.
Стражи Нуррингора не походили на городских и наверняка отличались от королевских. Дело было не в форменном мундире, удушливо чёрном и застёгнутом на все ремни от паха до подбородка. Нуррингорские псы каждый день видели смерть и причиняли смерть. На их лицах была скука.
Тот, который заговорил первым, выглядел молодо, даже привлекательно. Три металлические нашивки на рукавах выдавали в нём капитана, но в другой одежде и с причёсанными, а не растрёпанными волосами он мог бы притвориться принцем. Осанка соответствовала, и походка — горделивая, вальяжная…
А что мне ещё было делать, пока он приближался? Смотреть.
— Ты накидку набрось на плечи. — Широко улыбаясь, он ласково погладил мою щеку тыльной стороной ладони. — На улице прохладно, а ты тут разгорячилась, вспотела. Не приведите Боги, ещё простудишься. Тварь.
Люди быстро ко всему привыкают. Это одно из условий выживания, которое Мэрг так мечтает превратить в жизнь. Даже к тварям, которые каждую ночь наводняют город. Условия для них сложились благоприятные: темнота, пища… с каждым годом межей становилось всё больше.
Когда я, пытаясь восстановить память, спросила, почему их не отлавливают, управляющий дома Лосано посмеялся.
Он привык. Девушки борделя и его хозяйка, которая даже не повернула голову в сторону окна, тоже привыкли.
Мне ещё требовалось время.
— Госпожа Альво!
Я не сразу поняла, что обращаются к Мэрг. Конечно, ведь у каждого есть второе имя, даже — какое-нибудь — у меня.
К нашему столу неторопливо прошествовал высокий черноволосый мужчина и занял свободное место напротив.
— Гранд Ренфолд, как я счастлива снова видеть вас. — Мэрг мгновенно перевоплотилась в покорительницу мужских сердец — образ, которому я уже успела позавидовать сегодня утром.
Гранд, значит. В Мидфордии — престижная военная должность для людей благородного происхождения. А этот был рокнурцем. Они заняли нашу землю, жили в наших лучших домах; они ограничивали наши доходы, забирая себе бóльшую часть, вершили правосудие по своему настроению и, словно этого было мало, они присвоили наши звания.
Войну я не помнила, но это не мешало мне ненавидеть.
— Новая девушка? Не перестаю восхищаться твоим безупречным вкусом, Мэрг.
Словно меня заметили на витрине и выбрали среди другого товара.
Я ответила на изучающий взгляд гостя. Гранд Ренфолд сам заслуживал почётного места на центральной витрине. Гладко выбритый, причёсанный, в расшитой чёрной рубашке, одна пуговица которой стоила дороже, чем вся бижутерия девушек Мэрг.
— Каролина уже давно здесь живёт, — почему-то возразила Мэрг. — Просто вы не встречались.
Тот же паренёк, который раньше принёс нам пиво, вернулся с пузатым графином, но гость небрежным жестом отослал его прочь.
— Ну что ж, расскажи мне о себе, Каролина. — Его рука потянулась к моей, но я схватилась за кружку.
Гранд Ренфолд пока был единственным гостем, так что все в зале — украдкой или неприкрыто — наблюдали за нами. Может, это испытание? Не выдав тонкостей, Мэрг решила сначала проверить мою пригодность, мою полезность. Мягкая ткань платья вдруг стала душить.
— Мне всегда казалось, — я изобразила улыбку, — что главное преимущество женщины — не рассказывать, а молча слушать.
Ренфолд откинулся на спинку стула.
— Преимущество? — переспросил он, будто не расслышал. — Или, может быть, оружие?
— Если я назову это оружием, то к концу нашей беседы вам придётся сложить своё и признать поражение.
Теперь улыбнулся он, широко и торжественно, будто весь день готовился к этому обмену любезностями и вот дождался кульминации.
— Мы в Рокнуре не знаем такого слова, поражение. Объяснишь мне, что оно значит?
Может быть, в прошлой жизни я была убийцей? Захотелось заказать рыбу. Рыбу в высшем обществе разделывали с помощью небольших вилочек с двумя острыми зубцами — я бы воткнула эту вилочку ему в горло.
— Я распоряжусь, чтобы вы сегодня не скучали, гранд Ренфолд, — Мэрг поднялась из-за стола и мягко сжала моё запястье, её пальцы показались мне ледяными.
— Благодарю, мне уже необычайно весело, — гость схватил мою вторую руку.
— Уверена, любая девушка с удовольствием украсит ваш вечер…
— Я хочу эту.
Ренфолд тоже поднялся. Он сжал мою ладонь так, словно намеревался, если я уйду, оставить себе хотя бы парочку моих раздробленных костей.
— Солль уже заждалась вас. В её комнате накрыт ужин на двоих.
— Мэрг, я хочу эту.
Они буравили друг друга взглядом. В молчаливой схватке поражение ожидало того, кто первым отпустит мою руку, и почти минуту спустя гранд Ренфолд всё-таки узнал, что означает это слово.
Теперь мы с Мэрг поднимались по лестнице. Вроде бы я шла добровольно, и всё же она меня тащила. Хорошо, что не сразу к выходу.
На втором этаже, в узком коридоре с рядом закрытых дверей, Мэрг остановилась и развернула меня лицом к себе.
— Хочешь убить его? — спросила она буднично.
— А можно?
Внизу заиграла тихая музыка — видимо, появились другие гости, осмелившиеся в День покаяния пройти мимо храма. Звонкий смех Мэрг заглушили звуки лютни.
— Это пройдёт, — успокоила она. — Тебе нужно понять главный принцип нашей работы, и буря в сердце сменится штилем.
— Всё ради денег? — вяло предположила я.
Мэрг отмахнулась.
— Безусловно, даже не обсуждаем больше. Ты другое уясни раз и навсегда: не они используют тебя — ты используешь их. Пойдём, кое-что покажу.
Из последней комнаты доносились сбивчивые хриплые стоны. Мэрг посмотрела на желтоватый огонёк, мигающий в замочной скважине, затем — испытующе — на меня.
— Чутьё подсказывает, что я могу тебе доверять.
Она пожала плечами, беспечный жест спорил с глубокой складкой на её переносице.
— Мэрг…
Приложив палец к губам, она провернула ручку, и дверь скользнула в сторону.
На широкой кровати лежал мужчина, на первый взгляд тяжело больной: волосы взмокли от пота, полуоткрытые веки подрагивали. Он метался, точно сражался с простынёй, комкая её скрюченными пальцами. При каждом рваном вздохе его спина выгибалась, а из горла вырывался стон.
В постели мужчина был один, но воображение быстро дорисовало на картине недостающий силуэт, и к моим щекам хлынула волна жара.
Остальных обитателей спальни, похоже, ничего не смущало.
— Ты снова забыла запереть дверь на ключ? — спросила Мэрг с тихим укором. — В следующий раз сюда может войти кто-нибудь другой.
Дэзи виновато насупилась. Она с ногами забралась в кресло у окна и листала потрёпанную книгу, капая воском на страницы.
— Дэзи всё тебе расскажет. — Мэрг подтолкнула меня через порог и закрыла дверь. Мгновение спустя послышались её удаляющиеся шаги.
— Можешь запереть? Ключ там на полке лежит.
Я послушалась. Так бы и осталась неуверенно топтаться у порога, но Дэзи отложила свою книгу и уступила мне кресло — сама перебралась на угол постели, села, скрестив ноги, натянула нижнюю рубашку на колени и с любопытством уставилась на меня. Почему-то я представляла больший интерес, чем извивающийся в экстазе мужчина за её спиной. Впрочем, и я старалась на него не смотреть.
— Голубое платье мне больше нравилось, — заявила Дэзи, — это мрачное. Без рюшей, складок, все рёбра выпирают. Зато грудь — как будто даже есть, хм.
В этот момент мужчина на постели дёрнулся и издал особенно громкий, почти болезненный стон. Дэзи отвлеклась от рассматривания моих недостатков.
— Поэт, — она закатила глаза. — Такой чувствительный, эмоциональный… иногда я боюсь, что у него от оргазма сердце остановится. Представь, что бы с ним творилось, если бы всё происходило на самом деле.
— Вы не спите с клиентами?
— Очень редко. Если кто-нибудь понравится… погоди-ка.
Дэзи подползла к изголовью, склонилась над поэтом и прижалась губами к его шее.
— Для достоверности, — пояснила она, растерев ладонью появившуюся на коже красную отметину. Обыденность проделанных манипуляций поражала. — О чём мы говорили? Ах, да. Иногда всё по-настоящему. Мэрг этого не одобряет — не запрещает, но… Так недолго и влюбиться, говорит, а от любви проблемы одни. Вон, Солль совсем с ума сошла.

В горле у меня пересохло вполне по-настоящему.
— Они не знают? Ваши клиенты? — Я решилась внимательнее рассмотреть мужчину на постели. Он не извивался больше, не стонал. Тело обмякло, и грудь мерно вздымалась в глубоком дыхании спящего.
— Нет, конечно, это ведь обман! Узнает кто — мы все отправимся в Нуррингор, в лучшем случае ублажать тамошних охранников, в худшем… ну, ты сама знаешь.
Я знала. Все знали.
— Пока обошлось, — Дэзи постучала кулаком по деревянной спинке кровати. — Один местный колдун отвар нам готовит. Уж не знаю, что там внутри, ни цвета почти не имеет, ни запаха, только вязкий немного. Мы его гостям в вино подмешиваем.
Упомянутый гость всхрапнул и перевернулся на живот.
— Разве так просто перепутать сон с явью?
Дэзи хихикнула.
— Колдун знает своё дело. Я сама как-то его отвар попробовала, и, знаешь, Каролина, это была самая яркая ночь в моей жизни. У этих так же, потому они возвращаются снова и снова. В фантазиях каждый из них герой, искусный любовник, под каждым девушка извивается в неземном блаженстве. В фантазиях не бывает осечек, нет запретов, пропадает неловкость. К тому же, наслаждение они получают настоящее, хочешь посмотреть?
Дэзи потянулась к краю одеяла, но я быстро замотала головой.
— Не могу разобрать, отчего твой румянец, от смущения или облегчения. — Она спрыгнула с кровати, подбежала и, усевшись на подлокотник кресла, пытливо уставилась на меня сверху вниз. — Ты, что ли, из этих, из благочестивых?
— Если честно, не знаю, — призналась я. — Просто сегодня вечером я уже познакомилась с одним вашим клиентом, и после того, что ты рассказала, мне не так сильно хочется воткнуть вилку ему в горло.
Дэзи звонко расхохоталась и сообщила, что я забавная.
— Я?
— Ну да. А почему у тебя волосы короткие?
— Не знаю.
— А любовников у тебя много было?
— Не знаю.
— А… ты умеешь читать?
— Умею.
Её глаза засияли. Дэзи схватила со столика рядом книгу и разложила её у меня на коленях.
— Как звучит это слово? А что оно означает? — она ткнула пальцем на середину страницы.
— Шандриан, — прочитала я вслух. — Это редкая бабочка с чёрными крыльями. Говорят ещё, что это самый чёрный в мире цвет.
Минуту Дэзи завороженно смотрела на меня, будто пыталась разгадать, откуда у меня такие познания. Если бы она смогла, я бы расспросила. Но Дэзи вдруг резко захлопнула книгу.
— Самый чёрный цвет — это душа королевского судьи, — заявила она. — А ещё крылья межей.
— Не вспоминай межа перед сном, — повторила я машинально.
Дэзи отмахнулась. Она вновь перебралась на кровать, проверила, крепко ли спит её поэт, и уселась в выжидательной позе.
— Я в детстве тоже училась читать, многие буквы и цифры помню. А потом война приключилась, — она пожала плечами.
И мидфордская письменность вдруг стала нежелательной. Хорошо, что устно языки похожи, легко притворяться…
— Я была там поблизости, той ночью. — Если до сих пор Дэзи не беспокоилась, что её гость проснётся, то теперь она заговорила шёпотом. — Мы с семьёй жили в деревне под Виартом. Порой, когда во дворце короля Ромеро проходили пышные торжества, нам даже слышна была музыка. Той ночью тоже было громко, только…
Дэзи поёжилась, а я вместе с ней. Память не рисовала мне картинки, страшные образы не затанцевали перед глазами, но тело помнило. Кости заломило, по спине побежали мурашки — не приятные, а колючие, словно вооружённые маленькими острыми пиками.
— Я тогда на крыльцо выбежала. Сразу увидела, что огонь на сторожевой башне не горит, а ведь он каждую ночь освещал округу огромным факелом. А потом их, межей… Они бесшумно плыли по воздуху, чернее ночного неба, а с земли их подгоняла вереница вестников на лошадях. Ты встречала вестников?
Я медленно покачала головой. Не встречала, но знала.
Они появились на полуострове четыреста лет назад. Закончилась последняя большая война между Рокнуром и Мидфордией — закончилась миром, но на сдобренной кровью земле всё дальше стал разрастаться Чёрный лес, а из Разлома полезло ещё больше межей. Тогда к далёким северным островам отправили корабли, гружёные дарами и обещаниями. Вернулись они с вестниками. Предвестниками беды их ещё называли.
Чужаки с пустыми чёрными глазами, из которых глядела в ответ сама смерть, пугали жителей полуострова, но имели власть над межами. Непритязательными соседями они поселились в Чёрном лесу, и на много веков стало тихо, пока… пока король-предатель Эналаи не позвал их в союзники для новой войны. Всё изменилось. Чужаки теперь звались союзниками и вместе с победившей стороной по праву пожинали плоды победы. Их страшные подопечные теперь кормились, размножались, почитались. Люди шутили между собой, тайно, шёпотом, что не король-предатель Эналаи правит объединёнными Рокнуром и Мидфордией, а тот, другой король, который носит на плечах чёрный плащ из крыльев межа, а на голове, вместо короны, его острозубый череп.
За такие шутки, произнесённые вслух, сотни мидфордцев отправились кормить межей в Нуррингор.
— Говорят, вестники ничего не чувствуют, не умеют. — Дэзи стянула со спящего мужчины половину одеяла и завернулась в него. — Думаю, так и есть. Когда несколько дней спустя вестники ворвались в наш дом и уволокли моих родителей, жалости я уж точно не заметила. Тогда в Нуррингор ведь всех подряд забирали — выбирали сами, кто преступник, а кто раб. Повезло тебе, Каролина, что ты не помнишь. Наверное, легко так жить.
— Мне повезло, — пробормотала я.
— Они ведь даже не люди, — прошептала Дэзи со смесью злости и страха. — Вестники. Один как-то пришёл сюда, девушку хотел. Здоровенный такой, страшный. Волосы белые, глаза — два пустых колодца. Уж не знаю, как, но Мэрг смогла его спровадить… Я огорчила тебя, прости.
Я вздрогнула. Может, в моё пиво тоже добавили какое-то снадобье, отчего рассказ Дэзи погрузил меня в странное подвешенное состояние, где-то на границе между явью и сном. А может, я просто устала.
— Вовсе нет, я… я всегда такая.
— Ты разная, — быстро возразила Дэзи. — Твои глаза легче читать, чем длинные слова в книге. Они всегда чуточку грустные, но каждый раз грустные по-разному.
Забрезжил рассвет, а мы всё говорили. Про войну, про вестников и межей Дэзи больше не вспоминала, а развлекала меня историями о Мэрг, о клиентах, о других девушках. Эта ночь показалась мне длиннее, чем те несколько зимних месяцев, которые я помнила.
Когда небо за плотными шторами начало сереть, Дэзи резво подскочила и вытолкала меня из спальни. Обернувшись напоследок, я увидела, как она сбросила с себя сорочку и скользнула под одеяло к ночному гостю.
В коридоре я остановилась. Здесь, как сказала Мэрг, было принято спать днём, и именно это желание сковало моё тело. Всю ночь я наблюдала, как воск свечи плавился и стекал по подсвечнику, а теперь словно сама угодила в густое тягучее вещество. Как двигаться, куда идти? Есть ли у меня уже своя комната, или Мэрг снова разрешит поспать на её кровати.
— Каролина? Это ведь ты Каролина?
Пока я вертелась по сторонам, у меня спиной возникла девушка. Нора — я узнала её из рассказов. Тонкая, исключительно милая, с чуть вздёрнутым носом и ямочками на щеках. То голубое платье и правда очень шло к её светлым волосам.
— Это я.
— Тебя спрашивают — там, на улице, — Нора потянулась к моей руке. — Девушка какая-то. Сказала, что её Тея зовут.
Внутри всё сжалось, воск обратился ледяной водой. Забыв об усталости, я шагала за Норой вниз по лестнице, мимо кухни — к чёрному ходу.
— Постой. — Нора нырнула в тёмную коморку и достала оттуда чёрную накидку с капюшоном. — Надень вот, а то там холодно.
Она улыбнулась и, тихонько насвистывая, зашагала обратно в сторону кухни, откуда щекотал ноздри аромат горячего молока и свежего хлеба. А я вышла на морозный утренний воздух.
Тея стояла в углу между забором и покосившимся сараем. Кутаясь в прохудившуюся шаль, она дрожала то ли от холода, то ли от страха.
— Каролина! — Она бросилась ко мне.
Видеть Тею здесь мне было совсем не радостно, но от крепких объятий внутри на миг потеплело.
— Тея, — я мягко отстранись, — что ты здесь делаешь? Как ты нашла меня?
Она растёрла слезы по щекам.
— Спрашивала, везде спрашивала. Я ужасно волновалась, думала, ты уже… там, ну…
— Меня отпустили, — я сжала в ладонях её холодные пальцы. — Всё будет хорошо.
— Не будет! — Тея всхлипнула. Высвободив руки, она отступила на шаг. — Не будет, слышишь? Лосано просто свихнулся, весь город на уши поднял. Они ищут тебя, Каролина.
Одолженная накидка согревала, но Тея, должно быть, передала свою дрожь мне.
— Меня не найдут.
— Найдут!
— Тея…
— Лосано из-за своего вонючего отпрыска всех созвал, понимаешь? — Тея перестала плакать, страх в её серых глазах сменился нездоровым стальным блеском. — Вчера вечером в городе видели стражников из Нуррингора. И он сам, говорят, здесь. Он сам, чудовище…
Истерика в её голосе зашипела зловещим шёпотом.
Они найдут меня. Они найдут и убьют всех, кто по желанию или случайно окажется рядом со мной.
— Тея, иди домой.
Я закрыла глаза и втянула морозный воздух.
— Мне так страшно, Каролина.
А ведь всего два лестничных пролёта и сотню шагов назад я мечтала просто выспаться. Я вспомнила Дэзи. После всего пережитого какой светлой была её улыбка. Моя получилась лишь тенью, но всё же.
— Тебе нечего бояться. — И голос звучал почти ровно. — Что бы ни случилось, я тебя не выдам, ясно?
Тея медленно кивнула.
— Ступай домой, веди себя как обычно, не привлекай внимания.
Она хотела кивнуть снова, но замерла.
— А ты?
— Сюда больше не приходи, забудь это место, меня забудь.
Для её протестов и моих уговоров не было ни времени, ни сил. Я взяла Тею за плечи и встряхнула — может, чересчур сильно. Проступившие было на её ресницах слёзы разом высохли.
— Ступай, — повторила я. — Твой отец наверняка волнуется. Ты передай ему — не сегодня, не завтра, когда утихнет всё… в общем, спасибо. Ну, уходи же, Тея.
Она ушла. Возможно, оборачивалась пару раз, я не видела. Суетливые шаги сначала ускорились, а потом стихли.
Ну вот и всё. А я уже успела привыкнуть к огонькам этого дома.
Я сползла по стене на землю и немного посидела так. Вот сейчас бы всё забыть! Вкус пива, запах духов Мэрг, улыбку Дэзи, кровь на руках.
Жаль, любимый шарф забрать не получится. Однако как славно, что мне досталась тёмная накидка с капюшоном — неотъемлемый атрибут любого разыскиваемого преступника. Совсем рядом раздался колокольный звон. Громко выдохнув вместе с последим ударом, я поднялась, вышла за ворота и зашагала в противоположную от храма сторону. А звон всё гудел эхом в ушах, провожал меня.
Улицы эти были мне знакомы. За зиму я, в поисках себя, обошла почти весь город. Тут недалеко стоял дом Руи — один из самых красивых и высоких, в пять этажей, но самый одинокий. Вся семья Руи погибла в ночь вторжения, и с тех пор, кто бы в этот дом ни селился, он повторял участь первых хозяев. Когда пятые по счёту жильцы, внучатый племянник герцога Грейвуда с женой и двумя детьми, задохнулись от дыма во время пожара, дом Руи опустел навсегда. Лишь время от времени он служил пристанищем несуеверным бездомным, а иногда — мне.
Я заканчивала работу в доме Лосано и приходила сюда, считала новые трещины на окнах, пугала спящих пауков, поднималась по ветхим ступенькам на верхний этаж, через чердак — на крышу. Подошва скользила по замерзшей черепице, ветер трепал шаль, а я сидела и смотрела на небо. Искала Богов. Не знаю, зачем, — я ни разу ничего не попросила. Вдруг каждому человеку отведено только одно желание. Потревожу Богов, потрачу желание на ерунду, а важное потом никто не услышит.
Сейчас попросить? Я глянула на небо и тут же опустила голову, ниже нахлобучив капюшон. Ну уж нет, пусть Боги сначала докажут, что не забыли обо мне и готовы слушать.
К дому Руи я, конечно, не пошла. Улицы, петляя, вели меня в нижние кварталы: стены становились всё обшарпаннее, каблук всё чаще застревал в криво положенной брусчатке. Редкие прохожие сторонились меня. Здесь каждый сторонился другого, воздух загустел в тоскливой атмосфере недоверия и подозрительности, но я, конечно, воображала, что избегают именно меня. Может, рассмотрели убийцу, а может, разгадали, что минуту назад я подумывала кого-нибудь ограбить… Тогда у нуррингорских псов хоть появился бы настоящий повод за мной гоняться.
— Да чтоб тебя в канаве с пробитой головой нашли, пьянь ты вшивая!
Я отскочила от шатающегося, дурно пахнущего мужчины и ведра холодной воды, которое прилетело ему в голову.
Город проснулся. Утренняя суета быстро разогнала ночное оцепенение. На рыночной площади торговцы уже раскладывали товар по прилавкам, и первые покупатели сновали между ними, выпрашивая скидки. Я пришла не ради покупок — у меня в карманах не нашлось бы даже райна для кружки пунша или вчерашней сухой лепёшки. Мне нужно было затеряться в толпе до первых сумерек, когда тени уже укрывают, а межи ещё не вышли отлавливать нарушителей комендантского часа. А потом оставить этот город навсегда.
— Не хочешь купить зеркало? Эй, девушка! Из Виарта, с камешками!
Старик в истасканном балахоне сверлил меня взглядом. Одной рукой он тыкал в товары на прилавке, вместо второй пустой рукав болтался вдоль тела. Вокруг покупатели торговались за кроличью тушку или пару перчаток, а тратиться на безделушки старика никто не желал.
— Простите.
Я ускорилась. Толпа на рынке, где нужно отдавать деньги, собралась редкая, но я знала, где людей больше.
В центре площади стоял длинный павильон без окон, и сюда местные, а иногда и жители соседних деревень стягивались ещё до рассвета. Я проскользнула внутрь и нашла конец очереди. Передо мной молодая девушка укачивала младенца, то тихо напевая, то рассказывая выдумки о далёких солнечных странах. «Закрывай глаза, засыпай, не приснится тебе Чёрный лес…»
Прошла минута, а за мной уже выстроилась новая очередь. Кто-то грузный подошёл совсем близко и хрипло дышал в макушку. Я так и не обернулась.
— Следующий!
Вереница рабочей силы двигалась медленно. Куплет колыбельной — шаг, припев — полшага.
— Вы двое — на стройку.
От усталости и духоты меня мутило. Время от времени пустой желудок напоминал о себе глухим урчанием, голодную музыку тут же подхватывали другие. Мы переглядывались и посмеивались.
Когда передо мной остался десяток желающих заработать, я смогла рассмотреть распорядителя: он стоял на возвышении с большой учётной книгой в руках. Вроде приятный, с открытым лицом и мягкими пухлыми губами.
— Чего ты опять сюда припёрся, калека безногий? — выкрикнул он следующему в очереди. — Я сколько раз говорил, нет для тебя работы.
В ответ послышалось неясное бормотание.
— Какое мне дело до того, что ты ветеран войны! На чьей стороне воевал, герой? Проваливай, иначе тебе помогут.
На чьей стороне… Сам распорядитель был мидфордцем, одним из тех, видимо, кто успел вовремя сориентироваться.
Следующего послали на бойню, он долго благодарил, прежде чем выйти с другой стороны. Два парня отправились в услужение к городским стражам. Наконец, к распорядителю подошла девушка с ребёнком на руках.
— Что за день, одни ущербные, — нарочито громко пожаловался он.
Ребёнок проснулся и заплакал.
— Я могу работать, — запротестовала девушка, — мне его просто оставить не с кем.
— Вижу я, каким местом ты работаешь. — Под звуки смешков — натужные в толпе и угодливые от охранников на выходе — распорядитель опустил тетрадь. — Тебе только подаяние просить. Может, кто сжалится.
В горле пересохло. Хотелось закрыть глаза, но тогда вернутся зачастившие фантазии с вилочками для рыбы.
— Впрочем, я тебе помогу. — Распорядитель вдруг заговорил тихо, почти нежно. — После обеденного колокола перерыв будет. Ты иди, подожди меня в подсобке.
Девушка потопталась на месте, бездумно поглаживая головку ребёнка, и побрела куда сказали.
— Следующий.
Я подошла. Выдержала оценивающий взгляд.
— Крепкая? — Распорядитель поводил пером по странице.
Я протянула ему руку — он с усмешкой сжал её. Я сжала в ответ. Что ж, пальцы у меня всегда были сильные. Чем тусклее становилась самодовольная гримаса распорядителя, тем яростнее мои ногти впивались в его кожу.
Хватит, Каролина, пожалуйста.
Быстро разжав хватку, я спрятала руки за спину и улыбнулась. Ох, как же он хотел отвести меня в подсобку прямо сейчас, не дожидаясь обеда.
— Прачечная. — В тетради появилась очередная галочка, а мне протянули соответствующий талон. — Дымный переулок.
Я поспешила к выходу. Свежий воздух приятно обжёг лёгкие. Прачечная! Может, Боги всё же иногда замечали меня? Тёплое, непроходное место, стопка поглаженного белья — еда на два, а то и три дня.
Хозяйка, полная краснощёкая женщина, встретила меня недовольным ворчанием. И угля мало привезли, и рук ей не хватает, а те, что есть, корявые. Заказчик скупой, королевский налог непомерный… в общем, как чудесно, что Боги послали ей меня.
Мы прошли через заполненную паром комнату, где женщины отбивали горячее бельё плоскими деревянными палками. А дальше меня ждал тяжёлый утюг, печь с тлеющими углями и бесконечные вары ткани.
— Я уйду, когда прозвонит обеденный колокол, — предупредила я хозяйку. — Сколько успею сделать, столько и заплатите. Договорились?
Она поворчала еще, но всё же кивнула и оставила меня одну.
Руки заняты, голова свободна — время размышлять о прошлом и планировать будущее. Равно сложные для меня задачи. Все мысли остались снаружи, жаль, усталость пришла со мной. Под ритмичный стук из соседней комнаты я ходила вокруг большого стола, рукавом стирая пот со лба, подсыпала в утюг горячие угли и превращала складки в ровное полотно.
Любопытно, чьи это скатерти? Мягкие, из тончайшего хлопка, с витиеватыми вензелями в углах, они казались достойными королевского стола. Так и воображаешь, как королева Кейлет берёт с белого полотна серебряную ложечку и набирает шоколадное суфле из хрустальной пиалы.
Я знала, каков на вкус шоколад, хоть и не помнила, чтобы пробовала его. Я представляла мягкость ируланского шёлка на плечах и холод хрусталя, и ощущения эти ярче жгли ладони, чем мозоли от ручки утюга.
Если к лучшему всё? Отец Теи встретил меня на дороге в Виарт, в столицу. Отправлюсь туда, может, найду там себя?
Колокол прозвучал одновременно с болезненным спазмом в желудке. Не знаю, сколько мне заплатят, но первым делом я куплю себе еды. И чай.
Две стопки выглаженных скатертей и постельного белья были выше меня ростом. Какие-нибудь важные господа, которые могут позволить себе прачечную, будут сегодня ночью засыпать на этих простынях, гладких и мягких, и не думать обо мне.
Пару минут послушав тишину, я подобрала накидку и направилась к выходу. Быстро уладить всё с оплатой — наверняка будут торги за каждый райн, — пересечь ещё полгорода и выждать у северных ворот благоприятный момент, чтобы… Почему я слушала тишину? Я не заметила, когда в соседней комнате прекратился ритмичный стук палок. Те женщины закончили раньше?
Я замерла у двери, но тут она распахнулась, хозяйка чуть не налетела на меня. Румянец на её щеках уступил место желтоватой бледности.
— Закончила? — Её взгляд скользнул мимо. — Можешь идти.
Она сделала шаг в сторону, освобождая проход.
— Вы не желаете проверить?
— Сразу ж видно, что ты постаралась! Выходи.
Я вцепилась пальцами в дверной косяк.
— Что с оплатой?
Хозяйка быстро зыркнула на меня и тут же отвернулась.
— Там своё получишь, выходи.
Один глубокий вздох, два удара сердца, и я переступила через порог. Пар в комнате ещё не развеялся. Тёплые клубы молочного цвета кружились и обволакивали тёмные силуэты.
— Удачный у тебя сегодня день, — лениво протянул тот, что стоял ближе ко мне. — И работа сделана, и платить не надо.
У меня за спиной хозяйка что-то промычала, затем тихо, по стеночке обошла комнату и юркнула в боковую дверь.
Стражи Нуррингора не походили на городских и наверняка отличались от королевских. Дело было не в форменном мундире, удушливо чёрном и застёгнутом на все ремни от паха до подбородка. Нуррингорские псы каждый день видели смерть и причиняли смерть. На их лицах была скука.
Тот, который заговорил первым, выглядел молодо, даже привлекательно. Три металлические нашивки на рукавах выдавали в нём капитана, но в другой одежде и с причёсанными, а не растрёпанными волосами он мог бы притвориться принцем. Осанка соответствовала, и походка — горделивая, вальяжная…
А что мне ещё было делать, пока он приближался? Смотреть.
— Ты накидку набрось на плечи. — Широко улыбаясь, он ласково погладил мою щеку тыльной стороной ладони. — На улице прохладно, а ты тут разгорячилась, вспотела. Не приведите Боги, ещё простудишься. Тварь.

Айвор

Та же тюрьма, в которой я уже побывала вчера. Вчера ли?
Камера другая: маленькая, без койки, только стол в центре и твёрдая лавка.
Безвольный охранник, который позволил мне уйти с Мэрг, куда-то подевался, и тех мечтателей, любителей выпивки и азартных игр, отпустили. Сегодня тюрьма казалась тихой и безлюдной, словно не осталось в городе иных преступников.
— Вставай.
Нос чесался. Рассказать бы кому — не поверят. За последние сутки я съела пару кусочков вяленого мяса, и желудок не уставал напоминать об этом тошнотворными спазмами; рёбра ныли, щека саднила, а больше всего беспокойства мне доставлял нос.
Я выплюнула сгусток крови.
— Вставай.
Не такая простая задача со связанными за спиной руками. Я оперлась плечом о край стола, подтянула к груди колено, оттолкнулась и как-то смогла подняться.
Капитан был терпелив — ждал, пока я распрямлю спину и посмотрю ему в глаза. Он также был великодушен: иногда не бил, а только замахивался.
— Как и зачем ты убила младшего Лосано? — Он небрежно засунул руки в карманы, но я знала, что игра ещё не закончена.
— Как? Железным штырём между рёбер. Зачем… а зачем меня об этом спрашивать? Мой ответ как-то повлияет на благоустройство клетки в Нуррингоре?
— Вряд ли ты доживёшь до клетки, — вставил другой страж. Подпирая боком стену, он крутил в пальцах маленький нож и при этом неотрывно наблюдал за мной. Наверное, тоже хотел поиграть. — Герцог пожелал быстрый результат.
— Что-то вы не спешите, — посетовала я.
Не то чтобы я торопилась умереть. Пусть время от времени приходилось сжимать зубы, чтобы не рычать от тоски и бессилия, обычное любопытство не позволяло мне сдаться. Узнать, что будет. Узнать, что было. Но если другого выхода отсюда для меня не предусмотрено — палачами, Богами, собственной глупостью, — то пусть это случится раньше.
Третий, он стоял у меня за спиной, вдруг развеселился.
— И правда, Миро, — послышался его немного гнусавый голос, — давай заканчивать. Пока в городе, хоть пообедаем прилично, развлечёмся.
Миро, значит. Мидфордец? Нет, не похож.
— Я не голоден. Да и не придумал пока развлечения забавнее этого. — Чуть склонив набок голову, капитан улыбнулся мне, как будто мечтательно. — Герцог Лосано дал нам ответственное поручение: найти и наказать.
Он подошёл ко мне вплотную и прошептал на ухо:
— А ещё отдельно доплатил, чтобы ты при этом скулила.
Приподнявшись на носочки, я тоже потянулась к его уху, но не шептала — сказала, чтобы все расслышали:
— Скулить — твоя прерогатива, пёс.
Он скрыл удивлённый возглас смешком. Я почувствовала его ладонь на затылке, кулак сжался и закрутил волосы. Под одобрительные выкрики товарищей он рывком развернул меня к себе спиной. Понюхал макушку — наверное, вчерашний розовый шампунь не выветрился.
Удар грудью о крышку стола выбил воздух из лёгких. Я хотела вздохнуть, но несколько рук надавили мне на плечи и спину. Пыталась вырваться, но могла только мелко вздрагивать. Юбку рванули вверх, я ощущала каждый дюйм оголившейся кожи. Треск одолженного дорогого белья. Холод. Бряцанье пряжки. Его пальцы на моих бёдрах.
Кто-то расхохотался. Я закрыла глаза. Сейчас попросить Богов? А чем они помогут… быстрой смертью? Нет, не сегодня, не это моё желание.
Всё внезапно прекратилось. Меня резко поставили на ноги, кто-то одёрнул платье. Пока капитан торопливо застёгивал штаны, так и не успев спустить их, другой грубо усадил меня на скамью. Сквозь шум в ушах и стучащие зубы я расслышала одну фразу: он идёт.
Скука разом сошла с лиц моих тюремщиков, самоуверенность развеялась. Если псы так засуетились, то кого мне ждать? Волка? Охотника?
Справившись с ремнём, капитан наклонился и рукавом стёр кровь с моих губ. Я отвернулась. Он погладил меня по щеке.
Шуршание, возня, невнятные ругательства. Через минуту я осталась одна. Думала, что слушаю стук своего сердца, но то были шаги. Тяжёлые, неспешные, от них стены будто бы вибрировали, а мои зубы стучали ещё громче.
Чудовищем Нуррингора его называли. Королевский судья, тюремщик, палач. Ориентир жестокости. Одна его подпись… может, небрежный взмах рукой — и заключённый становился приговорённым. Имя его произносили с тем же благоговейным ужасом, с каким боялись вспоминать межей. А я уже израсходовала на сегодня все запасы страха, поэтому уставилась на дверь с любопытством.
Он едва прошёл в проём. На голову выше самого рослого мужчины, в плечах шире великанов, которые, если верить легендам, бродили по миру тысячу лет назад. На его мундир ушло больше кожи, чем понадобилось бы для формы троих его людей.
— Госпожа Каролина.
Его низкий хрипловатый голос вывел меня из оцепенения.
— Гранд Айвор? — спросила я зачем-то. Разве ж тут спутаешь.
Этот точно не успеет меня изнасиловать — если прижмёт к столу, позвоночник сломается, и всё быстро закончится.
Он обошёл вокруг. Я почувствовала, как сгустился надо мной воздух, сдавленный под его тяжестью, а потом верёвка на руках лопнула. Кажется, он разорвал её пальцами.
Маленькая свобода возымела странный эффект: перед глазами поплыло, тошнота подступила к горлу. Онемевшие руки едва слушались, но я смогла схватиться за край стола, чтобы не упасть.
— Мои люди с утра были заняты вашими поисками и упустили некоторые новые обстоятельства.
Он так и остался стоять у меня за спиной, судя по звукам, отошёл к стене.
— Какие обстоятельства? — спросила я машинально.
— Мне известно, что это не вы.
Я перебросила ноги через скамью и повернулась к главному палачу. Камера крутанулась на пол-оборота дальше, покачалась и вернулась на место.
— Что, не я?
— Не вы совершили преступление, за которое чуть не поплатились.
Тряхнув головой, я прогнала темноту и сфокусировала на нём взгляд.
— Это я.
Его длинные волосы были столь же бесцветно белыми, сколь чёрными были его глаза. Половину лица и шею изрезали шрамы — ломаные, тоже чёрные линии. Его словно хлестали огненной плетью, но вместо ожогов и рубцов осталась мёртвая ткань из угля и пепла. Говорили, это тёмная душа рвётся наружу.
Наверное, никто так долго на него не смотрел.
— Нет, — последовал запоздалый ответ, — не вы. Вы — можете быть свободны.
Я замотала головой. Вдруг он не разглядел с высоты своего роста — я оттолкнулась ногами от скамьи и уселась на стол.
— Я отказываюсь. Не смейте! Пожалуйста… — вот он, миг настоящего ужаса. Всё, что произошло до этого, померкло.
— Как королевский судья я обязан следить, чтобы в Нуррингор попадали настоящие убийцы, госпожа Каролина.
Разгадав моё желание, он пододвинул к себе скамью и сел. Так наши лица оказались на одном уровне. Он и правда знал. Чернота его глаз выдавала больше, чем некоторые страстные речи.
— Настоящие? — я ни разу не кричала сегодня, но голос сел. — Ей семнадцать лет. Этот выродок…
— Я бы попросил… всё же покойный наследник герцога, самой титулованной и состоятельной особы в городе.
— Этот мерзкий выродок насиловал Тею с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать.
— И вот два дня назад девушке под руку попался железный штырь, валявшийся на полу беседки. — Гранд Айвор, пересказывая трагические события, скучающе рассматривал ссадину на моей шее. — После она в панике прибежала к вам и просила о помощи, а вы велели позвать стражей и молчать. Так всё было, госпожа Каролина? Вы можете идти, вас ждут на улице.
Я сложила руки за спиной.
— Вам нужен преступник? Я здесь. Можете позвать ваших псов — пусть задерут мне юбку, пусть делают, что хотят. Можете запереть меня в вашей тюрьме до конца жизни. Можете сразу межам отдать, как там… в качестве ресурса. Не трогайте девочку.
Уголок его губ — на чистой, не обезображенной шрамами половине лица — дёрнулся то ли в неуместной улыбке, то ли в гримасе отвращения.
— Почему? — он сощурился.
— Что?
— Вы с этой девушкой состояли в любовной связи?
— Что? Да нет же!
— Тогда почему вам есть дело?
А почему я дышу? Почему испытываю нужду в пище, свете или дружеском прикосновении?
— Потому что, — протянула я медленно, — это свойственно человеку. Привязываться, заботиться, сострадать… Или вы не человек?
— Не совсем.
Вдруг вспомнив о чём-то, он расстегнул мундир и достал из внутреннего нагрудного кармана помятую лепёшку.
— Вот, — он протянул мне хлеб. — Сострадание.
Я схватила угощение и вгрызлась в тесто зубами.
— Так себе последний ужин осуждённого, — пробормотала я с полным ртом. — Но спасибо.
— Вы уйдёте наконец?
— Нет.
Мимо маленького зарешёченного окошка под самым потолком, каркая, пролетела ворона. Мы одновременно посмотрели вверх, а потом друг на друга. Я не знала, как иначе демонстрировать решимость, только твёрдым взглядом. А он точно не ожидал, что кто-то способен так долго на него смотреть.
Проглотив последний кусок лепёшки, я вытянула вперёд руки.
— Давайте уже заканчивать, — я соединила запястья. — Меня срочно нужно изолировать, я со вчерашнего вечера мечтаю воткнуть в чьё-нибудь горло вилку для рыбы. Пожалуйста… Вас называют чудовищем, но в сравнении с людьми, которых я встречала сегодня, в вас я чувствую больше милосердия. А если правду говорят, то не всё ли вам равно, чью казнь благословить?
Ножка скамьи противно проскрежетала по полу. Гранд Айвор поднялся, а я невольно отклонилась назад.
— Милосердие. Не представляю. — В поисках тени он отошёл в угол камеры. — Как это ощущается?
— Как щипцы, — ответила я без раздумий. — Они вгрызаются в сердце и отрывают от него по кусочку.
— Теперь я понимаю ваше стремление умереть.
Я слабо улыбнулась.
— Вы, значит, разговариваете на языке боли. Я знаю его. Что ещё вам перевести?
Он провёл рукой по волосам и отвёл их за ухо. Я повторила движение. Его шрамы на виске и моя седая прядь — как отражение друг друга. Следующим жестом он указал на дверь.
Приговор или избавление? Я одинаково боялась и того, и другого. Часть меня, маленькая, озлобленная, рвалась на свободу. Помчаться вперёд, оставить низкие потолки и сырые стены, вдохнуть свежий воздух — себе, для себя. Скопить денег и уехать в Виарт, прожить жизнь — если не свою, так новую, какую-нибудь чудесную и кружевную…
Но каждый шаг давался всё труднее. То и дело я поглядывала вниз — не волочатся ли за ногами тяжёлые железные цепи.
Гранд Айвор шёл немного впереди — слева от меня, а другая его сторона снова нашла тень.
Боль, твой верный спутник. Печаль, мой тихий враг.
Строки из старой баллады вспыхнули в памяти, обрисовав его профиль знакомой резкой линией, но тут же погасли. Лестница вела вниз.
Оглядываясь на воображаемые цепи, я считала ступеньки, отдаляющие меня от неба. Свет из окон не проникал сюда. Воздух редел. Становилось всё холоднее, зато так запах почти не ощущался.
Я знала, что там.
Под землёй не оказалось коридора, чтобы вздохнуть и подготовиться, — лестница сразу вывела нас в большое круглое помещение. Приземистый пожилой мужчина в грязном фартуке раскладывал инструменты на полках, бряцанье гулким эхом отражалось от стен. Лекарь, так его почему-то называли, поприветствовал королевского судью сухим кивком.
В центре круглой комнаты, параллельно друг другу, стояло несколько столов. Некоторые пустые, другие накрыты простынями из жёсткой, посеревшей от времени ткани. Такие никто не стал бы гладить.
Я покачнулась, но меня подхватили под локоть.
На одной из простыней алело пятно крови. Я не смогла бы вот так узнать силуэт человека под ней, но расположение пятна — правый бок, — именно там, вокруг ржавой железной палки, я ощупывала рану Лосано-младшего, ещё надеясь его спасти.
На соседнем столе лежала Тея. Её не укрыли пока… не накрыли. Тея была такой же, какой я видела её утром: руки на груди замотаны в шаль, кудрявые волосы обрамляют лицо, только губы очень бледные и ресницы не шевелятся. Мне бы спросить, но последний кусок лепёшки застрял где-то между горлом и желудком и не пропускал слова.
Гранд Айвор заговорил сам.
— Она хотела сбежать.
Звяк — это лекарь уронил на пол тонкий нож в форме лепестка. Не надо больше рассказывать, пожалуйста.
— Выбрала лёгкий путь: пробралась в спальню хозяина, нашла его тайник. — Он всё ещё держал меня, и только этот локоть не дрожал. — Выйти не успела. Герцог разозлился, а девушка…
— Тея.
— Подумала, что признание ей поможет, послужит оправданием. Но герцог Лосано узнал правду о сыне и не сдержался.
Не сдержался. Бесконечно медленно я повернула голову на рассказчика, потом опять на Тею. Она никогда не обматывала шаль вокруг шеи так плотно.
— Что с ним будет? С герцогом? — я не узнала свой голос.
Ответа не последовало.
— Что будет с ней?
— То же, что и со всеми.
— У неё отец…
— Даже если бы у него нашлись средства выкупить тело, убийц хоронить не положено.
Тело. Не положено. Живые научились радоваться телам, ведь гораздо милосерднее кормить межей ими.Обрывки фраз не желали складываться вместе. Не было смысла. Никакого, ни в чём.
— Теперь вы уйдёте?
Я кивнула, и он отпустил меня. Не я — стены вокруг закружились. Снова ступеньки, снова цепи тянули меня назад. Я не попрощалась, но если вернусь, останусь там навсегда.
Я не помнила, как оказалась снаружи. Двери, решётки, какие-то люди что-то говорили мне вслед. Стены наваливались — я отталкивала их руками и шла дальше. А потом вдруг шум, свежий воздух, и голова закружилась. Стены исчезли и, беспомощно хватая пустоту, я стала оседать на землю.
Меня обхватили за плечи и потащили куда-то. Я отстранённо наблюдала, как ровная брусчатка под ногами превращается в ухабистые обломки с редкими сухими травинками между ними. Шаг, ещё шаг. Скоро суета городских улиц осталась позади. Снова мир вокруг завертелся. Я упала на колени, и меня вырвало на чьё-то покосившееся крыльцо. Избавившись от непереваренного хлеба, желудок спазмами выталкивал белую пену — и слёзы, слёзы всё текли.
— Вот так, хорошо. — Кто-то сильный и ласковый гладил меня по волосам. — Теперь прополощи рот.
Легко было слушать этот голос и подчиняться. Я взяла протянутую флягу, умылась. Вода заглушила привкус рвоты и крови, но вязкая тошнота осталась.
— Молодец, теперь ты почти похожа на живого человека.
— А на кого была похожа раньше?
— Ой, лучше тебе не знать. У нас Гвин, повар, любит сказочки про всяких зеленокожих тварей с южных болот рассказывать, у него потом спросишь.
Мэрг я узнала не по голосу, даже не по аромату духов, просто рядом с ней менялось моё ощущение жизни.
— Как вы нашли меня? — я наконец смогла повернуть голову и посмотреть на неё.
Мэрг сидела рядом со мной — тоже на коленях, в замызганной юбке, но, будь проклят этот мир, если королева на своём троне держала такую же осанку.
— Глупая, они ведь сразу ко мне пришли. Я отвечаю так уверенно: нет тебя тут. Они искать — а тебя и правда нет.
— Простите…
— А потом сам Айвор пришёл, когда про эту девушку выяснилось.
Наверное, я опять позеленела, потому что Мэрг заговорила быстрее:
— Неважно это теперь. Прошлое нельзя изменить, потому оно так и называется. И горевать нет никакого толку, и жалеть.
— А когда началось прошлое? — спросила я.
— Секунду назад. Пойдём домой, Каролина.

Сначала передо мной поставили горшочек наваристого говяжьего бульона. Мэрг сидела напротив и внимательно следила за каждой ложкой, которую я отправляла в рот. Потом был пирог со шпинатом, который мне пришлось съесть до последней крошки. Решив наконец, что еды во мне достаточно, Мэрг сама отправилась на кухню и принесла маленькую рюмочку с чем-то коричневым.
Напиток обжёг нёбо и разлился по телу приятной вялостью.
— Комната для тебя готова, — сообщила Мэрг.
Я кивнула, но тут же замотала головой, отчего перед глазами запрыгали разноцветные пятнышки.
— Можно мне ещё здесь посидеть? Не могу сейчас одна.
Комната для меня. А раньше Мэрг сказала: пойдём домой. Я повторяла это слово всю дорогу — то мысленно, то шёпотом пробовала на вкус. Оно согревало ярче, чем горячий бульон или алкоголь.
Просьбу мою услышали. На соседний стул тихо опустилась Дэзи. Она понюхала пустую рюмку и вопросительно взглянула на Мэрг, но та грозно нахмурилась.
Место с другой стороны заняла Нора. Рядом — наверное, самая красивая девушка в этом городе, это её портрет висел на лестнице, увлекая и смущая посетителей. Изящно откинув за спину золотистые волосы, она посмотрела на меня: немного свысока и самую малость сочувственно.
— Я сразу хочу предупредить, — быстро проговорила она, — если ещё раз увижу тебя рядом с Арвином, задушу во сне подушкой.
— Солль, перестань, — шикнула Нора.
— Кто такой Арвин? — спросила я.
— Гранд Ренфолд, — вставила Мэрг, — ты вчера с ним познакомилась. И, Солль, в моём доме никто никого не душит.
Снова прозвучало: дом. Я часто ощущала себя чем-то эфемерным, едва существующим, а это слово за ниточку привязывало меня к реальности и не давало рассеяться.
А свободные места за нашим столом кончились, и вокруг заскрипели стулья. Девушки приносили их из разных концов зала, рассаживались, тихо переговариваясь, а я запоминала их имена. Скоро Мэрг оказалась в центре клумбы из разноцветных платьев и пышных париков.
— Мэрг, а расскажи про чародеев, — попросила Дэзи.
Перешёптывания разом стихли, а Мэрг закатила глаза.
— Опять? — Её левая бровь изогнулась в форме утёса Самоубийц, что на западном побережье.
— А ты давно не рассказывала.
— Да, Мэрг, пока клиенты не повалили, — добавила Лурин, полноватая молодая женщина с мягкими чертами и россыпью веснушек на носу.
— Каролина не слышала ещё. И Лииса у нас совсем недавно.
— Лииса всё равно ничего не поймёт.
Раздались смешки. Услышав своё имя, Лииса заозиралась, но её похлопали по руке, мол, не обращай внимания.
Год назад она приплыла из Лорга на торговом корабле. Объясниться не смогла, но наотрез отказалась возвращаться в тёплую страну, где наливался солнцем виноград для самого дорогого вина и росли сладкие фрукты оранжевого цвета. С тех пор Лииса выучила всего несколько фраз на рокнурском, а остальной лексикон заменяла улыбкой и широко распахнутыми глазами. Прошлой ночью Дэзи поделилась, что из-за необычной внешности, смуглой кожи и тёмных глаз клиенты первое время хотели только её, девушку из Лорга.
— Расскажи про чародеев, Мэрг, — повторила Дэзи.
Она придвинулась ближе к столу — и ближе ко мне. Плечо, обтянутое мягким льном, коснулось моего, и мне ужасно захотелось положить на него голову.
— Они жили на полуострове задолго до того, как сюда, обогнув мыс Акулий Плавник, приплыли короли-открыватели. Они были здесь даже до появления Разлома и межей. Никто теперь не знает, сколько их было, чародеев. Древние племена звали их Ллуриэн, что на языке Фэй означает «Названные Богами».
— Звучит почти как моё имя, — Лурин приосанилась, но у остальных это вызвало лишь смешки.
— Вы знаете Фэй? — спросила я.
Мэрг мягко улыбнулась.
— Нет, конечно. Письменный вовсе не сохранился, а так некоторые слова в наш язык перекочевали и стали нарицательными. Вот как имя чародеев. Внешне они от людей не отличались, о силах своих не рассказывали, а силы у чародеев были немеряны, сами Боги их раздавали.
— Боги забыли о нас.
— Да, Мири, Боги забыли о нас, но мы-то помним об этом, не обязательно каждый раз повторять. Когда-то всё было иначе. Боги создали чародеев, чтобы те оберегали нас на земле. Их настоящие имена записаны в священной книге острова Фэй…
— Но остров сожгли, а чародеи что-то не пришли нас защищать — выходит, не такими уж и сильными они были. Конец истории, не понимаю, зачем её рассказывать, — мрачно подытожила Солль.
Мне снился сухой ветер. С бесшумным воем, что слышен лишь в голове, ветер кружил между голыми деревьями, вгрызался в землю, срывая пласты, поднимая комья из травы и глины. Ветер обратился водой: лёгкой она была, разлеталась мелкими брызгами, собиралась в красные облака и проливалась кровавым дождём.
Ветер обратился пламенем. Белым оно оказалось, холодным. Не сгорел в огне замок с круглыми башнями, не корчились люди, не летели снопы искр… мгновение, и остывший чёрный пепел уже не помнил, чем был раньше.
Моя голова лежала у Дэзи на плече. Кажется, я уснула во время спора, остались ли живые чародеи и вернутся ли они снова вместе с Богами. А проснулась я оттого, что входная дверь отворилась, впустив сквозняк и шумную компанию.
Ленивый тон, вальяжные движения. Чёрные форменные мундиры с нашивками на рукавах, сейчас с небрежно расстёгнутыми на шее ремнями. Стражи Нуррингора проделали хорошую работу сегодня и пришли отдохнуть.
Капитан сразу же нашёл меня глазами. В преувеличенном почтении склонив голову, он широко улыбнулся.
Дэзи сжала мою руку. Стул под Мэрг тревожно скрипнул.
— Я выпровожу их.
— Не нужно. — Я успела подняться раньше.
— Будет вернее, если Мэрг их прогонит, — шёпотом вставила Нора. — Ты скорее поднимайся наверх, а мы никого в твою комнату не пустим.
Первый урок, который я выучила у Мэрг, — осанка. Выпрямив спину, я смотрела на капитана, а он, может и хотел, но не смог отвернуться.
Второй урок, который я выучила…
— Не они используют нас, а мы их, ведь так? — Сонное оцепенение прошло. Я обратилась ветром — ветер застыл натянутой струной. — Где это ваше зелье, которое нужно в вино добавлять. Я хочу, чтобы он скулил.