Миро

Апрельский дождь ещё называют ойро. Это кожаный барабан, который привезли когда-то гости с далёких берегов восточного Кануана. Крупные капли — первые тёплые в году — стучат по крышам и жестяным козырькам, как быстрые ладони музыканта.
На носочках я прокралась по скрипучему полу, распахнула окно и высунулась наружу. В нос ударил запах прибитой пыли, но он ощущался гораздо свежее застоявшегося после ночи воздуха спальни. Волосы тотчас намокли. Капли дождя стекали по шее и спине, пропитывая шёлк ночной сорочки.
— С ума сошла? Простудишься ещё.
Меня затащили обратно в комнату. С треском захлопнулась оконная рама, утренняя прохлада и шум пробуждающегося города остались за стеклом.
— Ты всегда просыпаешься раньше. Успеваешь одеться и сбегаешь — хоть через окно.
С началом апреля пошёл мой второй месяц в доме Мэрг, и за это время Миро, капитан нуррингорских псов, чаще ночевал здесь, чем в где-либо в другом месте. Девочки шутили, что на него уходит добрая половина запасов зелья от Куары. Мэрг же тихо не одобряла. Постоянных клиентов — при всей выгоде — она не жаловала, а пыталась скорее спровадить.
Но Миро не спроваживался. Вечерами он приходил всё раньше, а по утрам пытался уходить позже. Вот и сейчас он стоял передо мной: рослый, обнажённый, тщеславный. Миро наслаждался своими размерами, рельефом мышц, ровными зубами и здоровой кожей. Однако, убеждённый в собственной привлекательности, он не уставал тщетно высматривать восхищение в моих глазах.
— Доброе утро, — сказала я привычное.
— Доброе! — Миро фыркнул. — Ты представляешь, как холодно в стенах Нуррингора после твоей постели? Сегодня мой выходной, проведём его вместе?
Он сделал шаг и бёдрами вжал меня в подоконник.
— Или вовсе уедем? — Его шёпот обжёг висок. — Хоть в Виарт, если тебе интересна столичная жизнь, хоть в Минтию. А можем на корабле уплыть в Лорг, хочешь? У меня высокое жалованье, я успел накопить.
Пропитанная дождём ткань сорочки облепила кожу, не скользила, а царапала. Нам нельзя смущаться, говорила Мэрг, иначе они перестанут верить. Я и не смущалась — смутился, часто задышал Миро, когда оборка широкого выреза сползла до локтя.
— Нет, — сказала я запоздало.
— На что отвечаешь нет?
— На всё.
Пальцы на моём плече сжались стальными клещами.
— Отпусти меня, Миро.
Он тихо зарычал.
— Отпусти.
— Я могу обвинить тебя в воровстве… — Миро оставил плечо и сгрёб волосы на затылке. Капли заструились по моей шее, он собирал их губами и шептал: — Могу подбросить тебе оружие, запрещённые книги, выволочь на улицу после комендантского часа… И тогда, без всякой платы и церемоний, я буду наведываться в твою клетку в Нуррингоре, когда захочу, и делать с тобой всё, что пожелаю. Так что ты ответишь?
— В тот первый вечер, когда ты пришёл, мы условились, Миро, — сказала я ровно. — Если ты ещё раз применишь ко мне силу, мы больше не увидимся.
Ещё одно тихое рычание обратилось смешком. Миро расслабился, но не отпустил совсем.
— Ненавижу тебя, Каролина. — Прижавшись лбом к моему лбу он говорил будто бы нежно. — Ненавижу, как сильно меня к тебе тянет. Ненавижу то, что пока я там за чёрными воротами, среди чудовищ и немытых, смердящих полумертвецов, ты тут лежишь под кем-то другим. Ненавижу эту твою лишь тень улыбки.
Большим пальцем он потянул вверх уголок моих губ, после резко прижался, запечатал их коротким болезненным поцелуем и отпрянул. Сбивчиво дыша, Миро сел на угол кровати и принялся натягивать брюки.
— Я тоже ненавижу тебя, Миро. — Я перебирала пальцами вырез рубашки, но возвращать её обратно на плечо не торопилась.
— Если бы, — он широко улыбнулся. — Ты вообще ничего не испытываешь ко мне кроме лёгкого отвращения, ведь так?
— Так.
Миро набросил мундир. У самого выхода он оглянулся и бросил:
— Я до глубокой ночи буду в «Костях». Потом… потом приду к тебе.
Миро. Недавно ему исполнилось двадцать четыре, а на службу к гранду Айвору он поступил в семнадцать. Обладал необходимыми качествами и быстро дослужился до капитана. Не простой нуррингорский пёс — ищейка. Он не рассказывал о семье, не вспоминал детства, словно появился на свет в форменном мундире. Тяжёлом и удушливом — впрочем, Миро снимал его в последнюю очередь. Он расхаживал по спальне босой, без брюк и белья, но в мундире, подставляя капитанские нашивки бликам свечей. Мальчик. Если бы не история нашего знакомства, я могла бы ласково гладить его, спящего, по голове.
Миро любил игрушки — каждый раз новые, и чтобы ломать их. Со мной не вышло. Нельзя сломать то, что уже рассыпано осколками. Стараясь изо всех сил, Миро не заметил, как рядом со мной повредился сам.
Я быстро привела себя в порядок и вышла в коридор. Было тихо. Гости спали, девушки обычно не поднимались до обеда. Сегодня и вовсе не торопились — выходной был не только у Миро.
Из комнаты Лиисы доносилось едва слышное шуршание. Нора отдыхала. К Дэзи снова наведался её влюблённый поэт, наверняка она давно проснулась, чтобы поймать первый свет и почитать у окна. Бессознательно я вела рукой по стене. Тёплые шершавые обои, деревянные доски дверей… Краска, трещины, пыль. Мне нравились текстуры. Порой казалось, что в кончиках пальцев хранится и таится моя память.
Самая большая спальня в конце коридора в эти дни пустовала: Мэрг уехала в Виарт продлить разрешение на работу. Без Мэрг было тревожно, хотя порядок в доме ничто не нарушало. Гости вели себя пристойно: платить не отказывались, границ дозволенного не нарушали. Поначалу я удивлялась, но скоро объяснение явилось в лице неожиданного покровителя.
Не придворный герцог, не местный барон с витиеватыми плетениями власти. Однажды поздней ночью к нам пожаловал гранд Айвор. Он выбрал стол в дальнем углу зала — так, чтобы шрамы на его лице оставались в тени. Задвинули шторы, погасили все свечи кроме одной. Гвин притащил из кухни самый большой крепкий стул с металлическими набивками. Остальные гости разошлись по домам или спальням девушек, а королевский судья из Нуррингора и хозяйка борделя много часов тихо разговаривали, выпивали и играли в карты. Гранд Айвор ушёл — не заплатив, но прицепив к поясу мешочек с монетами.
И всё же… без Мэрг было тревожно — лично мне.
А тут жила Солль. Накануне вечером мне посчастливилось распоряжаться о закусках для гранда Ренфолда. Он предпочитал ужинать в спальне Солль. Гранд Ренфолд многое, разное предпочитал… Помню, во время нашей первой беседы я мечтала воткнуть ему в шею вилочку для рыбы. Прошло немного времени, я узнала нашего щедрого постоянного клиента лучше, и подобные желания, конечно же, больше не возникали.
Теперь мне хотелось рассечь его лицо — аккурат поперёк ухмылки — разделочным тесаком для говяжьих костей.
Однако с Солль у них было что-то вроде отношений. Арвин Ренфолд не стучался в двери других спален (почти никогда), а самая красивая девушка в борделе и, возможно, в городе напивалась до беспамятства, когда он не появлялся дольше пяти дней.
Я уже почти прошла мимо, как услышала странный звук — сдавленный вскрик. Девочки не знали, что Мэрг оставила мне ключи от всех комнат. На всякий случай, она сказала… но как быстро определить, всякий этот конкретный случай или нет? Уже через две секунды замок щёлкнул, и дверь отъехала в сторону.
Посреди комнаты, в обрамлении тусклой утренней серости, что лилась из окна, Солль стояла на коленях. Растрёпанная, с размазанными по щекам чёрными из-за туши слезами, в измятом, наполовину распахнутом халате, она судорожно цеплялась за плащ нависающего над ней мужчины. Гранд Ренфолд смотрел на неё сверху вниз со смесью похоти и отвращения. Он не двигался. И его рука, высоко занесённая для пощёчины, как будто тоже застыла.
Одновременно они повернули ко мне головы. Ярость переползла с одного лица на другое.
— Уходи, — прошипела Солль.
Гранд Ренфолд тряхнул увенчанной ониксовым перстнем рукой, как бы сбрасывая задуманную траекторию; сделал шаг — дорогая ткань плаща со скрипом вывернулась из скрюченных пальцев.
— Каролина, — с нажимом повторила Солль, не поднимаясь с колен, — убирайся.
Ах, так это она мне… Я закрыла перед собой дверь. Старясь не шуметь, добрела до лестницы и спустилась в пустой зал. Солль с портрета, что висел в последнем пролёте, проводила меня холодным взглядом.
Мимо прошмыгнул Лют с тяжёлым подносом — быстро поздоровавшись, он понёс завтрак кому-то из гостей. Я раздвинула все шторы на окнах, потом села за дальний столик.
Без сновидений сон похож на смерть, и нужда в отдыхе меркнет перед потребностью доказательств жизни. В борделе все уже привыкли, что я просыпаюсь первая, даже когда не одна. За несколько недель сложился своеобразный ритуал: едва новый день возвращает миру свет, я прихожу в зал и впускаю его.
Из кухни появился Гвин и поставил передо мной чашку с дымящимся кофе. Тоже традиция.
Гвину и его сестре Кэсси, которая помогала на кухне и с уборкой, было по пятнадцать. Их родителей забрали в Нуррингор за измену, одно из тяжких. Тем дождливым утром, похожим на сегодняшнее, мать Гвина готовила завтрак и тихо мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию — без слов, однако в её рисунок складно вплетались строки:

Хоть солнца нет, закатный свет

Давно в ночи угас, —

Не бойся, спи, ведь наш король

Сражается за нас.

Не бойся, спи, и пусть луна

Горит, огня светлей, —

Вернутся снова времена

Мидфордских королей.

А отец Гвина сидел рядом и слушал. Кто-то, задержавшийся под открытыми окнами прохожий, тоже слушал. И рассказал кому-то.
— Спасибо, Гвин.
Он кивнул, взъерошил себе волосы и скрылся на кухне.
А скоро в зал спустились Солль и её гость. Не обращая на меня внимания, они прошли к выходу — прежде чем распрощаться, долго ворковали, целовались. Наконец, Ренфолд ушёл. Стало тихо, только почти пустая чашка звякала о блюдце. Покачивая бёдрами в такт, Солль медленно подошла и облокотилась на спинку стула напротив.
— Откуда ключи? — она откинула за плечо роскошные длинные волосы. В наших краях давно не водились пчёлы, но цвет густого лавандового мёда сохранился в волосах Солль.
— Мэрг оставила.
— Тебе? С чего бы это?
Я отодвинула пустую чашку. Могла бы встать, но не стала разочаровывать Солль — после стояния на коленях она теперь упивалась тем, что может разглядывать меня сверху вниз.
— С того, что не всем девушкам хочется раскрашивать тело синяками и ссадинами.
Рука Солль дёрнулась к шее, где наливался бордовым свежий след от пальцев.
— Не лезь, ладно? — она запахнула халат. — У меня всё хорошо. А скоро… скоро ещё лучше сложится.

Я не придала значения её словам. Мечты о будущем — каком-нибудь, отличном от настоящего — звучали часто. Сдержанные или вычурные, мечты эти были подобны звёздам на небе: высоко, за тучами, звёзды светят ярко — они есть где-то там, не достать.
С утра пораньше мы с Сентией и Норой отправились выполнять некоторые поручения Мэрг — из списка, который она оставила перед отъездом. В палатке мясника на рыночной площади нам удалось сторговаться на семь фунтов свежей говядины за девять райнов. Затем мы свернули в Хромовый переулок к госпоже Фриэль и пополнили запасы кружева и пуговиц — накануне пришла партия из Кануана.
Такие каждодневные заботы приятно наполняли. Мы надевали платья с широкими рукавами и вышивкой на корсаже. До вечера оставляли фальшиво сияющие камни и пышные парики украшать манекены, а сами опрятно собирали волосы на затылке и набрасывали на голову объёмный капюшон плаща. Каблуки наших туфель с начищенными пряжками стучали по мостовой Светлых кварталов так же звонко, как каблуки высокородных рокнурских дам. Да, по утрам мы воображали, что и в остальном на них похожи. А когда на кварталы опускалась темнота и в борделе Мэрг зажигались свечи, мы задиристо высмеивали их бесцветную жизнь.
Служители храма умели отличить нас — наверное, Боги шептали им. «Боги ушли из-за вас», — бормотал служитель нам вслед. «Во имя Богов милостивых и справедливых пора избавить мир от греха», — шептал другой своей метле и старательно, яростно мёл вымощенную к храму — к свету — дорожку.

Мысли о Солль посетили меня лишь во время ужина.
В редкие выходные дни, когда бордель госпожи Альво не принимал гостей, в доме царила атмосфера свободы и протеста. Заперев входную дверь и зашторив окна, девушки расхаживали по залу на первом этаже непричёсанные, в стоптанных чулках и распахнутых халатах. Гвин подавал суп в простых глиняных пиалах; девушки ели, разговаривали с набитым ртом и курили — в общем, делали всё, чего не одобряли клиенты.
Обычно все собирались вокруг Солль, словно фрейлины вокруг королевы. Но сегодня Солль на обеде отсутствовала. Не было её и в спальне. И никто её будто не видел с утра, и на расспросы только плечами пожимали, пока Мири не вспомнила:
— Солль, кажется, к аптекарю собиралась.
— К аптекарю? Зачем же, разве Куара не поставляет нам снадобья для любых нужд?
И снова невнятные жесты.
Что-то странное всколыхнулось в моей груди — липкое и холодное, похожее на щупальца морского чудовища. Не придумав иного способа прогнать его, я отправилась к чёрному ходу и уже застёгивала под подбородком воротник плаща, как рядом возникла Дэзи.
— Я с тобой, — заявила она и первая толкнула дверь.
— Скоро стемнеет.
— Вот поэтому.
Через минуту мы уже быстро шагали по вымощенной мостовой. Чугунной серостью город обволакивали сумерки. Вспоминают ли крыши домов закатную, золотисто-оранжевую кайму? Тоскуют ли окна по отражению летнего розового и багряного? Иногда — больше, чем о строчках на пустых страницах моей прежней жизни, — я мечтала о красках, чтобы расплескать их по страницам будущего.
— Нам сюда, — Дэзи взяла меня под локоть и подтолкнула к переулку Ньоло-Фонарщика. Тесный проход упирался в тупик, дома с обеих сторон зажали лавку аптекаря, словно тугой корсет — талию придворной дамы.
Скрипнула дверь, а за ней — старые деревянные половицы. Над головой безмолвно качнулся лишённый языка медный колокольчик. Звон привлекал межей, и теперь колокольчики использовали только для казни: вешали на шею приговорённым.
Ноздри заполнил пряный запах сушёных трав. Всю стену за пустующим прилавком — от пола до потолка и от правой стены до левой — занимал шкаф. В тусклом свете масляной лампы на нас уставились резные ящички, отсеки с коробочками, разных форм и размеров бутыльки, мерные серебряные ложечки в подставках и… чучело змеи, которое на нитках свисало с потолка и приветливо раскачивалось.
— Надо бы поторопиться. — Дэзи подошла к прилавку и постучала гирькой по латунной чаше весов. На звук отворилась боковая дверь. Провожаемый бульканьем кипящих отваров и густым флером эфирных масел — очевидно, за дверью располагалась лаборатория, — в проёме появился сутулый паренёк в мятом фартуке и стягивающей волосы сеточке. Он исподлобья взглянул на нас и остановился под защитой дверной рамы, продолжая энергично растирать в ступе какой-то коричневый порошок.
— Я уже закрываюсь, вообще-то, — буркнул аптекарь. — Хотя… — на миг его чересчур длинные узловатые пальцы замерли, — до темноты я успею порадовать девушек баночкой розового масла, несколькими унциями хны или…
— В другой раз, — перебила я. — Мы ищем девушку. Блондинка, очень красивая, она должна была заходить к тебе сегодня утром.
Парень вдруг ощетинился.
— Снова про неё спрашиваете? А если не скажу, тоже бить будете? — Он непроизвольно перехватил пестик на манер ножа.
Мы с Дэзи переглянулись.
— Кто ещё спрашивал? Смелее, мы-то уж точно тебя не обидим. — Улыбнувшись, Дэзи перегнулась через прилавок и свела локти, добавив рельефности формам в вырезе своего платья.
Может, исходящее из лаборатории тепло было тому виной, но недоверчивость аптекаря стремительно таяла.
— Приходила ваша девушка, утром ещё. — Вздохнув, он отставил порошок и вытер руки о фартук. — Не успела её тень раствориться за поворотом, как зашли двое таких… знаете, я не знаком близко с псами Нуррингора, но эти ничуть не лучше были. Стали выпытывать, что я девушке продал. О нуждах других посетителей я научен не болтать, знаете ли, вот и отпирался. Так эти утащили меня в погреб и приложили крепко… А потом другой пришёл, красивый господин в дорогом бархатном плаще. Он в стороне стоял, говорил со мной вежливо и словно бы без угрозы, но ему я отказать не смог, рассказал всё.
— Что же купила девушка? — спросила я.
— От нас можно не утаивать, — подбодрила Дэзи. — Мы подруги, помочь хотим.
Растеряв аргументы и мотивацию для спора, аптекарь открыл одну из маленьких витрин, вытащил круглую деревянную коробочку, открыл и протянул её Дэзи. Мы вместе склонились над содержимым. Слизистую носа обожгла, защекотала сладковатая пряность.
— Мята, — пробормотала Дэзи, — здесь сушёная мята и огненный корень.
Огненный корень… Имбирь. Липкие щупальца в моей груди снова зашевелили присосками. А Дэзи продолжила:
— Верное средство от тошноты на первых неделях.
— Не обязательно ведь… — начала было я, но аптекарь кивнул.
— Ваша девушка именно от такой тошноты спрашивала.
На том и распрощались. Не успели мы с Дэзи ступить за порог, как дверь захлопнулась: лязгнул засов, щёлкнул замок, торопливо застучали подошвы по деревянному полу.
— Ну что ж, я не думаю, что Ренфолд забрал Солль к себе с намереньем срочно жениться, — фыркнула Дэзи. Поёжившись, она пробормотала ещё что-то, но совсем тихо.
Я сравнила оттенок неба с воображаемой палитрой, давно выученной каждым мидфордцем.
— Мы ещё успеем проверить.
— Нам не позволят и к воротам с гербом Ренфолдов подойти, а уж чтоб их открыли перед шлюхами, Боги должны приказать.
Контуры размывались так быстро… Вот я уже перестала различать цвет её глаз.
— Беги домой, Дэзи.
— Ни за что.
Она не отступит, я чувствовала. А каждая минута промедления грозила допросом в Нуррингоре или же смертью, как повезёт.
— Ладно, пойдём.
Теперь я схватила Дэзи за руку и потащила из переулка. Дорогу я знала. Любой житель города знал здесь каждый уголок — хотя бы для того, чтобы некоторые из этих уголков обходить. Когда мы свернули в последний раз, воздух сотряс протяжный вой.

Когда ночь пришла

(раз-два-три),

Ты домой торопись

(раз-два).

Слышишь межа крик?

(раз)

…и нет тебя.

Гасли окна. От фонарных столбов с пустыми, часто разбитыми чашами веяло тоской об утраченном предназначении. Мир переставал существовать.
В конце улицы из темноты потёртым серебром выступала вывеска: «Кости». Подперев плечом дверь, путь нам преградил грузно сложенный охранник.
— Заведение для рокнурцев, — прозвучало без приветствий и вопросов. — Тут не место всякой швали, особенно в комендантский час.
Он сцеживал слова сквозь зубы, будто прокисшую сыворотку с молока.
— Что, и шлюхам вы не рады? — спросила я.
— А ты чья-то персональная шлюха или просто заработать пришла?
— Персональная. Капитан Миро Фэйрвуд здесь?
В тусклом свете, что пробивался сквозь щели зашторенных окон, глаза охранника сверкнули кошачьим жёлтым. Он долго и нарочито оценивающе разглядывал нас, после чего, наконец, сказал:
— Заходите.
Воздух внутри напитался хмельными парами и загустел от табачного дыма. Большой зажжённый канделябр под потолком, переливающийся без счёта и убытка звон монет, громкий смех — любые радости в «заведении для рокнурцев». За одним из круглых столиков, в компании нескольких горожан и таких же псов, но рангом пониже, я заметила Миро. Он как раз тряс бочонок с костями — увидел меня, и руки замерли. Недоумение на подобревшем от вина лице быстро развеялось. Миро во весь голос объявил:
— Господа, моя удача пришла!
И бросил кости. Раздался чей-то смех, чьё-то ворчание. Велев Дэзи ждать у выхода, я пошла через весь зал, провожаемая взглядами и неразборчивыми восклицаниями. Миро не посчитал нужным встать: развалившись на стуле, он разглядывал меня с таким же азартом, с каким следил за полётом кубиков.
— Ты соскучилась, любовь моя, — поздоровался он.
Смешки за столом.
— Мне нужна помощь.
— Что, силёнок не хватает справиться с подвязками на чулках?
Снова приступ всеобщего веселья. Ну что ж, я тоже умела в это играть.
— Подойди, выслушай меня, а после узнаешь, как быстро я сумею привязать тебя ими к спинке кровати.
Теперь смех звучал для меня. Миро неторопливо отъехал на стуле, хрустнул пальцами, повращал, разминая, плечи. Для других — сытый разленившийся кот. И только я заметила, как дёрнулся его кадык.
Миро подошёл вплотную и наклонил ко мне голову. В шумном зале нам не было нужды уединяться. Тихо, но чётко я доверила его уху всё, о чём тревожилась: гранд Ренфолд, Солль, аптекарь, никто не видел с утра… Чувствовал ли Миро, как за ширмой спокойного голоса бешено колотится моё сердце? Когда я замолчала, он приложил ладонь к моей груди и коротко усмехнулся уголком губ. После десяти секунд раздумий, он толкнул в плечо одного из игроков и приказал проводить нас с Дэзи домой. Забавно, как одинаково бесстрастно звучали все приказы нуррингорского капитана. «Доставь в целости, чтоб и пальцем не смел прикасаться». «Вставай» — перед пощёчиной, которая вновь собьёт с ног. «Расстегни платье. Медленнее…»
И все подчинялись. Наш провожатый — такой молодой, что остальные псы, должно быть, прозвали его щенком, — даже поклонился на прощание, когда мы с Дэзи переступили порог борделя. Следуя за ним по тёмным улицам, я не думала ни о дозорных на их ночной охоте, ни о межах, бесшумных тенях с пустыми глазницами. Не вспоминай межа перед сном, не вспоминай, не вспоминай… Какой уж тут сон?
Я мечтала о чуде. О таком, что лишь чародеям подвластно, или о простой человеческой удаче — я надеялась, что Солль ждёт нас дома. Однако в звёздном календаре сегодняшний день был, вероятно, записан днём несбывшихся надежд.
После безлюдных улиц я ожидала вернуться в пустой зал, но никто не разошёлся. Правда, ночь добавила картине «Ужин в борделе» жутковатой глубины. Сквозь щели темнота просачивалась в зал и поглощала смелые, пёстрые мазки. Вместе с темнотой в гости ходит незримый ветер, от которого дрожат свечные фитили, а ещё тишина…
Дэзи подсела к Норе и принялась шёпотом (по большому секрету) рассказывать ей о том, что нам удалось узнать.
Я села одна за свободный стол у окна. На нём осталась чья-то пустая чашка, уже холодная, но я сжала её ладонями. Не так давно, перед тем как показать мне остывающий труп моей первой в этом жизненном отрезке подруги, королевский судья спросил, почему мне есть дело. Я говорила о сострадании, но была в том ответе частичка лукавства. Эгоистично ли привязываться к людям — до боли крепко, — чтобы явственнее ощущать себя? Не знаю. Но Тея была моей подругой. А здесь теперь мой дом. Это моя Дэзи со светлой улыбкой и тёплыми бликами на волосах. Мои Нора и Мири… моя Лииса, которая не выучила наш язык, но притаилась, будто лучше всех всё чувствовала и понимала. И где-то там, снаружи, попала в беду моя Солль.
Чашка в руках треснула и рассыпалась осколками. Утром Гвин найдёт и будет долго с удивлением рассматривать их, а я о случившемся тут же забыла: у чёрного хода послышался требовательный стук.
Кто-то вздрогнул. Многие повскакивали с мест, но в тесный коридор вышла я одна. Весь путь между порывистым вздохом и судорожным выдохом, тридцать шагов между двумя ударами сердца. Едва я успела отодвинуть засов, как внутрь ввалился Миро с обмякшей Солль на руках.
— Жива, — бросил он сухо.
Облегчение вспыхнуло и погасло спичкой на ветру. Теперь я считала пятна крови: на разбитой губе, на лбу… кровь залила юбку. В тусклом полумраке бледное казалось мёртвым, алое — чёрным.
Подоспели Лииса и Сантро, наш охранник. Вместе мы взяли Солль на руки и через зал понесли к лестнице наверх.
— Каролина, — тихо окликнул Миро. — Я подожду тебя здесь.
Я кивнула, не оборачиваясь.

Не знаю, сколько прошло времени. Пока Лииса жестами объяснила, что доктор не нужен, и вытолкала всех из спальни Солль (только Гвину позволили войти один раз — с кастрюлей кипящей воды и бутылкой винного спирта). Пока мы ждали под дверью и слушали звуки: треск ткани, позвякивание инструментов, хлюпанье, тихие стоны… Пока Лииса, перепачканная кровью, вышла и дважды кивнула — мол, с Солль всё обошлось. В тягучей тишине, не нарушаемой даже шёпотом, все медленно расходились спать.
Не знаю, сколько прошло времени… Миро ждал меня. Свечи во всём доме потушили, и в дрожащем мерцании огарка, который я принесла, я сразу увидела на полу его длинную тень. Миро стоял, прислонившись поясницей к обшарпанному комоду. Кроме вешалки с похожими на паучьи ноги крючками — единственная мебель. Подсобка была такой тесной, что стены казались едва ли шире дверей: одна вела на улицу, другая, напротив, — в зал. Сейчас обе были заперты.
— Где ты нашёл её? — Приподнявшись на носочки, я поставила свечу на узкий подоконник. Когда-то там была форточка, но её заколотили.
— В доме Ренфолда, — протянул Миро, — вернее, в пристройке для прислуги. Он отпирался сначала, но я умею убеждать.
— Спасибо.
— Знаешь, что странно? — Миро хмыкнул. — У семьи с таким положением наверняка есть свой доктор, который мог бы избавить их от будущего ублюдка, но…
— Замолчи.
— Извини, — его белые зубы сверкнули в короткой усмешке. — Подойди сюда.
Подойди… Да здесь места и для трёх шагов не хватит.
— Миро, мне сейчас не до того. — Я вжалась спиной в дверной косяк, но он словно навалился и толкал меня вперёд.
— Но ведь я помог тебе?
— Помог.
— И ты благодарна?
— Благодарна.
Вот и всё. Он требовательно протянул руку, и я сделала эти проклятые три шага. Его вторая рука поймала мою талию, мы прокрутились в нелепом коротком танце, и вот крышка комода впивалась уже в мою спину.
— Может, мы хоть вина выпьем?
Как маленький огонёк свечи успел так быстро сожрать весь воздух? Я вдыхала пустоту, голова кружилась, но потерять сознание почему-то было страшнее, чем чувствовать и запоминать.
— Я уже достаточно выпил сегодня. — Миро вдруг глухо рассмеялся, и мне в лицо пахнуло терпким хмельным запахом. — К тому же, времени мало. Скоро мне нужно вернуться на пост, а завтра утром мы — некоторые из нас — отбываем к северному побережью. Ох, Каролина, да ты и не пытаешься скрыть радость… Но я вернусь к тебе. Не раньше середины лета, правда, но вернусь. — Он подхватил меня за талию и усадил на комод. — Скажи, что любишь меня. Представляешь, меня ведь никто никогда не любил, даже моя… И ты молчишь? Молчи. Не нужна мне твоя любовь. Верно, Боги сотворили тебя из льда и печали.
Он развёл в стороны мои колени. Не наклоняясь, не отводя взгляда от моего лица, Миро нашёл и рванул вверх подол юбки. Также на ощупь — ведь интереснее вида голых женских бёдер высматривать протест в сжатых скулах — Миро развязал подвязку чулка. Ткань соскользнула до щиколотки, а верёвочка обняла моё запястье. Давно ли он так придумал? Ради этого ли помогал? И если он торопился на пост, то почему так медленно заводил за спину мои руки? Связывая их, Миро нежно прильнул к моей груди, словно объятия только так обретали для него смысл.
— Не волнуйся, правила я помню и уважаю, — шепнул он мне в ухо.
Рядом на комод с глумливым звяканьем опустился тяжёлый мешочек с монетами. В унисон с ними звякнула пряжка ремня.
— Ненавижу тебя, Миро, — в моём шёпоте тоже слышался звон.
— О да, — он сильнее надавил на колени и подался вперёд. — Теперь ты, наконец, говоришь правду.

Солль

В спальне ждала ванна, полная горячей воды. Не знаю, кто так чутко обо мне позаботился, но пусть Боги вспомнят и благословят его.
Трудно было раздеться. Словно окаменевшие, пальцы едва справились со шнуровкой платья. Чулки с бельём я сбросила, не касаясь себя, а после представила воду плащом и укуталась в него. Я тёрла мочалкой тонкие полоски на запястьях, пока раскрасневшаяся кожа не скрыла следы от верёвки. Синяки на спине завтра проявятся. Ссадины на внутренней стороне бёдер — нашивки форменного мундира жёсткие, шершавые, — гармонично переплелись с моими старыми шрамами. Забавно… те рубцы остались навсегда, хоть оставивший их забылся. Сегодняшние следы скоро побледнеют, но как стереть из памяти это чувство безнадёжной уязвимости?
Я плотно сжала ноги и погрузилась в воду по самый подбородок, мечтая раствориться. Небо за окном медленно светлело, а я продолжала лежать в остывающей воде, пока подушечки пальцев не сморщились, а плечи не покрылись мурашками. Пришлось всё-таки выбираться. Оставляя на полу мокрые следы, я подошла к окну и распахнула его. Свежий воздух вступил в колючее сражение с капельками на моей коже и скоро победил их. В предрассветной серости все отметины далёкого прошлого и этой ночи утратили цвет, объятия воды и ветра оттеснили прикосновения чужих рук и губ. В паху уже почти не ныло. Я в порядке. В порядке.
Гадая, навсегда ли сон покинул меня, я надела не самое эффектное, зато мягкое платье, и вышла из спальни. Сложившаяся традиция диктовала мне первой спуститься в зал и раздвинуть шторы — впустить новый день. Я уже была на середине лестницы, как услышала внизу, у двери, яростный спор. Голоса я узнала сразу: низкий, чуть хрипловатый принадлежал Сантро, нашему мрачному привратнику. Другой, надменный и пьяный…
Я не принимала осознанных решений, просто развернулась, вновь прошла по коридору второго этажа до последней двери и толкнула дверь в спальню Мэрг. Вот он, висит на вбитом в заднюю стенку шкафа гвозде. Небольшой, точно игрушка, арбалет — лёгкий и изящный. На украшенных искусной резьбой деревянных плечах темнели гнёзда от давно распроданных рубинов. В пазе угодливо лежала тонкая стрела из настоящей ируланской стали. Рычажок охотно следовал за моими пальцами: застонала пружина, и тетива с тугим скрипом натянулась. Подарок, говорила Мэрг беззаботно, на всякий случай.
Обратно я шла, прислушиваясь. Удачей стало бы для всех, сумей Сантро выпроводить незваного гостя, но ведь арбалет так приятно оттягивал кисть… Я мрачно улыбнулась.
Двое на пороге замолчали и синхронно повернулись на звук моих шагов. Привратник свёл брови на переносице, зыркнул на оружие, потом снова на меня, и медленно покачал головой.
— Ступай и проверь задний двор, Сантро, — произнесла я спокойно, а мысленно пообещала ему, что всё разрешится благополучно. — Я приму нашего гостя.
Поколебавшись ещё немного, он кивнул и грузной поступью зашагал к чёрному ходу. Тень улыбки сошла с моего лица. Я заговорила снова — в погребе Мэрг не нашлось бы вина крепче и суше моего голоса:
— Что привело вас к нам в столь ранний час, гранд Ренфолд?
Он ввалился в зал, источая дивный аромат: смесь перегара, дыма, дорогого парфюма и вчерашнего пота. Впрочем, Ренфолд умудрился сохранить ясный взгляд и твёрдость голоса.
— Ты, — выплюнул он. — Снова. Почему ты посылаешь в мой дом всяких псов, которые смеют мне угрожать? Где Солль?
Я удобнее перехватила приклад и остановилась напротив.
— Вынуждена сообщить вам, гранд Ренфолд, что ваше присутствие в нашем заведении отныне нежелательно.
— Мне ещё шлюхи всякие не указывали, куда приходить, а куда — нет!
Он выпрямился и качнулся в мою сторону. Хотелось отступить, но я мысленно пригвоздила себя к паркету.
— Скажи, ты сам её избивал? — Слова причиняли мне боль. — Пока кровь не пошла, да? А потом ещё немного, чтоб уж наверняка…
Тихий ответ послышался у меня за спиной.
— Нет, но он наблюдал.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы взглянуть на Солль — я видела её отражение в лице Ренфолда. Оно вмиг утратило цвет, уголки губ опустились, на шее быстро забилась жилка.
— Солль! — выкрикнул Ренфолд сдавленно. — Девочка, как ты?
Вероятно, она осталась стоять на лестничном пролёте, на фоне собственного портрета — Ренфолд смотрел поверх моей макушки.
— С ней всё будет хорошо, — ответила я.
Ренфолд затрясся. Глаза его увлажнились, и вот первая слеза скатилась по щеке, проложив дорожку в проступившей за сутки жёсткой щетине.
— Солль, прости меня. — Он рванул воротник. — На меня нашло… Я испугался, ты ведь должна это понимать! Но больше подобного не повторится, слышишь? Я заберу тебя отсюда, увезу. И когда ты будешь только моей — когда я смогу быть уверен, что в тебе растёт мой ребёнок, — я позволю тебе оставить…
— Ах, ты позволишь… — Моя рука поднялась прежде, чем желание выстрелить сформировалось и невыносимо заныло. Будто арбалет Мэрг вовсе ничего не весил. — Стрелы здесь, конечно, небольшие, лёгкие… — Я сглотнула. — Нужно правильно выбрать цель. В глаз, думаю, попаду, или в горло…
Свои размышления вслух я сопровождала соответствующими движениями.
— Что ты творишь, дура, он ведь выстрелить может!
— Или… — я опустила руку, направив кончик стрелы ему между ног. — Мужчины гордо называют выпуклость в штанах своим достоинством. Но подозреваю, что достоинства у вас даже там нет.
Ренфолд бросил последний взгляд за мою спину и, не услышав оттуда возражений, вновь чудесным образом преобразился. Глаза сверкнули. Как в утренней дымке, поблёскивали ещё не высохшие на ресницах слёзы.
— Ты всё ещё не поняла, сука, с кем разговариваешь? — Он оскалился. — Если я захочу её снова — когда она приведёт себя в порядок, — я получу её. Как и любую здесь, как и тебя. Думаешь, Мэрг защитит? Или тот пёс, перед которым ты ноги раздвигаешь? Можешь хоть под самого королевского судью лечь, я ведь всё равно тебя достану. И когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь стоять на коленях, обещаю. — Он тронул свой пояс.
Моя рука, державшая арбалет, всё же дрогнула вместе с болезненно сильным ударом сердца. Но Ренфолд не заметил. Он смотрел на людей, которые собирались вокруг меня. Рядом, коснувшись плечом плеча, остановилась Дэзи — я узнала запах её мыла. С другой стороны встал Гвин: в руках он ловко, словно игрушку, вертел тесак для мяса. Скрипнула дверь чёрного хода, зашуршали тяжёлые шаги Сантро.
Пренебрежительно хмыкнув, Арвин Ренфолд развернулся и вышел прочь. Я выдохнула. Когда Сантро мягко сжал моё запястье и отобрал арбалет, я не возражала. В зале, заполненном жителями дома, повисла тишина, какая и по ночам редко бывает. Тишина звенела, пока Солль не нарушила её.
— Вы видели, — пробормотала она растерянно, — он плакал…
Теперь я могла обернуться. Протиснувшись сквозь стену защитников, рассеянно кивнув Дэзи и Норе, я поднялась по лестнице и остановилась перед Солль. Как же мало она — растрёпанная, бледная, с распухшей губой и густо-фиолетовыми синяками под глазами — походила сейчас на свой яркий портрет.
— Так беги за ним, — прошептала я ей. — Если будешь умолять старательно, он примет тебя обратно. Ну же!
Может, она молчала слишком долго. Или же всему виной был короткий взгляд, который Солль бросила на дверь. Дни, недели спустя я жалела о той пощёчине — после, а тогда я вложила в неё всю накопившуюся ярость. Кто-то вскрикнул.
— Так тебе нравится? — прошипела я.
— Что ты… — из глаз Солль брызнули слёзы. Она прижала ладонь к щеке, и я ударила её снова, по другой.
— Это для тебя зовётся любовью? Или я бью недостаточно сильно?
Съёжившись в комок, она с ужасом смотрела на меня и вздрагивала от каждого моего вздоха. Но когда я порывисто прижала Солль к себе, она не сопротивлялась. Её тело сотрясли рыдания, колени подогнулись, и мы клубком нелепых объятий опустились на пол. Я что-то бормотала, гладила её по голове, путаясь пальцами в волосах.
Чьи-то заботливые руки укрыли нас обеих широким пледом. За окнами, до сих пор зашторенными, разгорался день; все разошлись по своим комнатам, будто ничего и не случилось, а мы с Солль всё сидели на полу лестничного пролёта.
— Знаешь, а ведь всё не так начиналось.
Лииса принесла для Солль дымящийся мятный чай, но та предпочла длинную изогнутую трубку, набитую табаком.
— Арвин был таким нежным, обходительным. — Солль глубоко затянулась и стряхнула пепел в чашку. — Два года назад он пришёл впервые… два года… и, смущаясь, просил знакомства с прекрасной девушкой, что на портрете. До него я с разными мужчинами была — и не взаправду, и по-настоящему, — но Арвин, он так смотрел на меня. Других он никогда не выбирал, и однажды я поверила, что особенная. Боги, как я любила его.
Солль передала мне трубку. Я втянула в лёгкие горьковатый дым и, вернув её, плотнее укуталась в плед. Почему-то было холодно.
— В первый раз он ударил, заметив, что я флиртую с другим клиентом. — Солль то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. — И я просила прощения, потому что заслужила. А потом он просил. Арвин ведь из высшего света… он прочитал столько книг и такие слова знает. Смысл некоторых ускользал от меня, но звучание пробиралось в самую душу песней о любви. Со временем песни стали короче, а фантазию и всё своё вдохновение Арвин вкладывал в другое. Медленно, постепенно… Я как-то успевала привыкать. В постели он звал меня постигать новые вершины любви, только вершины эти находились внизу, на пыльном ковре, где он привязывал меня к ножке кровати.
Не глядя, не спрашивая, Солль сжала след верёвочки на моём запястье. Конечно, она заметила. В горле пересохло, но я могла лишь смотреть, как на поверхности остывшего чая кружатся частички пепла.
— Ему нравились мои длинные волосы, их удобно намотать на руку — сильнее, пока не выступят слёзы. Ему нравилось слушать стоны, и чем надрывнее они получались, тем ярче его тело содрогалось от наслаждения. По утрам, при свете, он целовал ссадины на моих коленях и слизывал кровь. Не спрашивай, что я чувствовала к нему. Я не знаю. Но без него я испытывала голод, грудь сдавливало, дыхания будто не хватало. Тайно я мечтала, что мы вернёмся в начало, ведь если он однажды умел быть ласковым…
Солль замолчала на полуслове. Она долго молчала, перебирая в пальцах трубку, пока я не спросила тихо:
— Ты думала, что ребёнок его изменит? Ты хотела…
— Я просто его хотела, — перебила Солль. Начало фразы прозвучало резко, но конец оборвался. — Ничего не думала. Когда поняла, испугалась сначала, а радость испытала, как никогда прежде. Можешь верить мне или нет, но в те дни я даже не думала про Арвина. Образ его померк, порой совсем растворялся. Я просто его хотела.
Она стиснула зубы, а я сжала её плечи. Наверное, я не успела прочитать так много книг, как гранд Ренфолд, мне не доставало красноречия. Простые слова утешения, которые возникали в голове, казались бессмысленной нелепицей. Поэтому я молча обнимала её.
Солль чуть отстранилась.
— Хочу, чтобы ты знала, Каролина, — она посмотрела мне в глаза. — Арвин… я бы за ним не пошла.

К обеду вернулась Мэрг. Узнав о том, что мы выпроводили постоянного и весьма щедрого клиента, она спросила только, стрелял ли арбалет.
— Нет? Вот и славно. Солль — в постель. Никакого вина: горячий бульон, и чтоб я до послезавтра тебя даже не видела. Все остальные собираться. Скоро клиенты начнут подходить, они должны лицезреть привычный цветник и слушать звонкий льстивый смех. Каролина, за мной.
Я ожидала строгих наставлений, хотя бы расспросов. Понуро следуя за Мэрг в её комнату, я пыталась угадать, сильно ли она сердится. Безуспешно я придумывала оправдания для несчастья, которое мы допустили, оставшись без присмотра.
Однако в спальне Мэрг устало опустилась в кресло и сбросила туфли.
— Немного отдохну, — объяснила она. — А ты пока подыщи скромный, но элегантный наряд. Мы пойдём в храм.
Храм на нашей улице, который я научилась обходить по большому кругу.
— Чтобы исповедоваться? — Я испугалась.
Мэрг изогнула накрашенные ярким пурпурным губы в подвластной лишь ей ироничной, чуть таинственной улыбке.
— Нет, мы идём выказать уважение и внести пожертвование. Сегодня День прощения.
— Недавно ведь уже был.
Я вспомнила свой первый вечер у Мэрг, когда бордель непривычно пустовал. В тот вечер я познакомилась с Ренфолдом. Миро заявился с намереньем закончить начатое в тюремной камере. Ну что ж…
— То был День покаяния, — поправила Мэрг, ворвавшись в мои мысли. — Покаявшийся искренне да получит прощение.
— Чьё прощение? Разодетых в рясы фанатиков, которые считают радость грехом? Они ненавидят нас, я туда не пойду.
Мэрг поднялась, подошла и взяла меня за руки.
— Чтобы не иметь врагов, Каролина, — тихо произнесла она уже без тени улыбки, — нужно с ними дружить. Скажи мне, ты в порядке? Выглядишь как-то иначе.
Она рассматривала меня вовсе не пристально — так, мимолётно, сквозь полуопущенные ресницы. Но пробежавший по коже холодок подсказывал, что Мэрг видит сквозь платье, сквозь рёбра. Следы прикосновений чужого тела, раны в моей душе.
— Я в порядке.
И я бы даже смогла поверить в свой порядок, если бы не пришлось идти в храм. Но уже через час мы с Мэрг миновали расчищенную, обрамлённую тополями дорожку и остановились у высокого арочного входа. Я держала в руках корзину с фруктами и свежими булочками и чувствовала себя дурой. Мэрг — в платье кораллового цвета — выступала походкой королевы и чувствовала себя прекрасно.
Вход в храм представлял собой узкий коридор из арок. После зазывной первой следовала другая, пониже; её венчали огромные буквы из проржавевшего железа, которые складывали слово ЛОЖЬ. Под надписью, на треножном пьедестале, стояла чаша с водой. Мэрг намочила ладонь и провела ею по лбу.
— Смой грех, если приходилось лгать, — подсказала она шёпотом.
Я поспешно повторила ритуал. Вода оказалась ледяной.
Если бы осмелились надеть в святую обитель Богов наши пышные парики, каменный свод третьей арки коснулся бы фальшивых волос на макушках, таким низким он был. Ещё одно прегрешение, которым служители храма — по велению свыше или же собственному суждению — стыдили кающихся. ВОРОВСТВО.
Снова путь нам преградила чаша с водой. Мэрг омыла лоб, а я помотала головой.
— Каролина, здесь так принято.
— Я не буду.
Она хотела возразить, но в последний момент передумала и отправилась дальше. Последняя арка — такая низкая, что нам пришлось согнуться под ней. Последняя возможность покаяться холодной воде. Я ощутила во рту металлический привкус, ржавые буквы в приступе тошноты затанцевали перед глазами. В этот раз Мэрг ждала, как я поступлю.
Смочив лоб, я пригнулась и быстро прошла под словом РАСПУТСТВО.
… И едва не столкнулась с мужчиной в длинной рясе. Он был ещё довольно молод, но от сутулости и чрезмерной худобы служитель выглядел болезненно дряхлым. Его длинное худое лицо словно бы ничего не выражало, только нижняя губа подрагивала.
— Мы пришли к Отцу Кьело, — сообщила Мэрг, предвосхитив возражения.
А таковые явно имелись, просто служитель пока не сумел их сформулировать. Он боязно рассматривал нас: слишком открытые шеи и развёрнутые плечи, недостаточно блёклые платья… Теперь несчастному придётся мыть глаза ледяной водой из чаш, пока Боги молнией не поразили его за столь долгое созерцание греха.
— Вам здесь нечего делать, — выдавил служитель наконец.
— Разве двери храма открыты не для всех? — Мэрг приторно улыбнулась.
Прежде чем служитель успел мысленно и вслух проклясть нас, громогласное эхо покатилось по проходу от алтаря до выхода.
— Что случилось, Терек?
— Эти женщины, Отец… — Вздрогнув, Терек развернулся. — Их присутствие оскверняет святые стены храма.
— Этих женщин, как и нас с тобой, создали Боги, — снова прогремел голос. — Или ты усомнился в мудрости Богов и совершенстве их творения?
Служитель потупился и с невнятным бормотанием удалился. А мы с Мэрг по длинному проходу — между рядами скамей — направились к высокой фигуре в белом. Я осторожно разглядывала благословенное место, которое прежде видела только снаружи, да и то мельком. После давящих на голову и чувство вины арок от высоты потолка перехватило дыхание. Высокие витражные окна будто не пропускали свет снаружи, а сами его излучали. Стены переливались россыпью мозаики с огромными изображениями Богов: величественные фигуры в многослойных летящих одеждах цветов неба, солнца и просыпающегося по весне леса. Красотой и статью они походили на древних людских королей, но лиц у изображённых Богов не было. Как не было у них имён, потому что Боги могут нарекать нас и наделять чертами, а не наоборот.
Отец Кьело терпеливо ждал у рельефного каменного алтаря. Он сам являл собой воплощение греха: высокий и атлетичный, с ухоженными ногтями и царственной осанкой. Его лоб венчал тонкий золотой ободок, длинные белые одежды стекали по ступеням подобно водопаду.
Моё нескромное глазение осталось незамеченным — Отец подался навстречу Мэрг.
— Мэргели, моя своенравная дочь. Ты заходишь нечасто, но всякий раз это великая радость для меня.
Мэрг склонилась и поцеловала костяшки пальцев обеих его рук.
— Как и для меня счастье видеть твой лучезарный облик, Отец, — ответила она.
Отец Кьело был потомком коренных жителей полуострова, заселявших его ещё до прихода королей-открывателей. Его волосы сохранили светлый оттенок платины, светлая кожа обтягивала высокий лоб и резко очерченные скулы.
Чем-то он был схож с моим отражением в зеркале. Наши взгляды встретились. Я опустила корзину и нерешительно потянулась к его рукам, но Отец Кьело, улыбнувшись, мягко сжал мои пальцы.
— Оставь условности, дочь моя, если не чувствуешь себя причастной.
— Это Каролина, — услышала я голос Мэрг.
Отец Кьело шагнул ближе.
— Каролина, — повторил он задумчиво, — Каролина… Рад нашей встрече, но это не твоё имя.
За последние дни я успела позабыть, что мужчина умеет прикасаться столь трепетно и смотреть так проникновенно. Конечности мои обмякли, внимание рассеялось, и смысл его слов ускользнул сперва.
— Не моё имя? — Я сглотнула. — А какое — моё?
Пожав плечами, Отец Кьело выпустил мои руки и отошёл.
— Это мне неизвестно. Я могу поведать тебе лишь то, что вижу.
— А что ещё вы видите? — спросила я жадно.
Возможно, любопытство также было грехом, и Отец решил наказать меня за него целой минутой тишины.
— Вижу в тебе кануанскую кровь, — ответил он неторопливо.
— Кануанскую? — перебила Мэрг. — Вот уж не ожидала! Я всегда чувствовала в ней дыхание севера, кровь древних племён — как и в тебе, Отец.
— Ты права, Мэргели. — Размышляя, он прошёлся туда и обратно вдоль алтаря. — Но я не стал долго читать обложку, когда смог сразу заглянуть внутрь книги. Творение ледяных скал и колючих северных ветров — в глубине её раскосых глаз горят искорки южного солнца.
Они ещё долго беседовали о всяком: об отличиях любви и сладострастия, о деньгах — их порочном излишестве и важности происхождения. Я присела на скамью в стороне. Мысли прогоняли голоса.
Нет, Миро, Боги слепили меня не из льда и печали.
Вскоре в храм потянулись другие прихожане в надежде заслужить прощение. Я не заметила, когда мы с Мэрг успели получить наше, но мы поспешили уйти подальше от взглядов и перешёптываний. Хотя внутри было просторно, только на улице я смогла вдохнуть полной грудью.
— Вы давно знакомы? — спросила я у Мэрг, когда мы отошли достаточно далеко.
— Сколько соседствуют наши обители, — ответила она, ещё прибавив шагу.
— Отец Кьело не похож на других служителей. Он кажется… добрым.
Впереди показался дом, и Мэрг не успела ответить.
Зал встретил нас шумными разговорами и мерцанием свечей. После выходного дня девушкам всегда особенно хотелось нарядиться: пышные парики вились локонами, шуршали юбки, из глубоких декольте кокетливо выглядывали накрахмаленные кружева. Ароматы духов, пудры и смягчающих кожу масел смешались в густом сладком тумане. Как мне нравилось приходить в зал до рассвета, так любила я вечером спускаться сюда.
Клиентов пока не было, и прежде, чем переодеться — сменить душный благочестивый наряд на платье шлюхи, — я нашла среди девушек Лиису. Остановилась перед ней, закрыла глаза на мгновение и без раздумий и подготовки выпалила:
— Как себя чувствует Солль?
— Хорошо, — Лииса улыбнулась. — Всё заживает. Я слежу, чтобы правильно…
Вокруг все притихли и смотрели на нас. Лииса заморгала в непонимании, но тут глаза её от удивления расширились.
— Ты меня понимаешь, — заключила я.
— Немного! — Лииса не скрывала радости. — У нас в Лорге язык другой, но кануанское наречие все понимают — рядом ведь. А ты? Откуда ты знаешь?
До сегодняшнего дня я и не знала, что знаю. Просто попробовала. Я коротко обняла Лиису и отправилась на второй этаж. Значит, с каплей южной крови мудрый Отец Кьело не ошибся.
Кануанская империя пролегала далеко за Коралловым морем. Оттуда приходили быстроходные суда. Смуглые жилистые моряки и увешанные камнями купцы грузили на берег товар: льнущие к телу шелка и мягкая кожа лучшей выделки, пряные травы и яркие порошки из корений, от которых язык жгло огнём. Кануанцы привозили нам блестящие украшения, сушёные фрукты и шоколад, а с собой забирали туго набитые мешки монет и рабов. В нашей части света о рабстве забыли много столетий назад, однако после войны жизнь и достоинство человека — мидфордца — потеряли в цене. Некоторые сами мечтали о такой судьбе: цепи сковывают лишь запястья, но не душу, когда вокруг страна вечного лета вместо холодных стен Нуррингора…
— Каролина! — Мэрг окликнула меня у двери в спальню. — Послушай, Каролина… я буду звать тебя так, другого имени не знаю. Если ты захочешь уехать, если сердце позовёт на север или юг искать прошлое, я помогу. И за деньгами дело не станет.
— Спасибо тебе, Мэрг. — Я крепко обняла и её, такой уж выдался день. — Но сейчас моё сердце принадлежит этому дому.